Когда мы ступили на гудронное покрытие лхасского «аэропорта» – в то время он представлял собой узкую взлетно-посадочную полосу с несколькими серыми, военного образца крошечными зданиями, – мы были поражены удивительным контрастом между пыльными, бесплодными холмами вокруг и светлым голубым небом позади них. Солнце, светило ясно, и это немного смягчало резкий ветер на моих щеках. Когда я говорил, я обнаруживал, что мне не хватает воздуха в легких, чтобы закончить предложение. Окончания слов терялись в хрипе, когда я, задыхаясь, жадно вдыхал больше кислорода.
В полупустом ИЛе Мартина и я были единственными иностранцами или «чужаками», как наши разрешения на внутренние поездки описывали нас. Другие пассажиры самолета были китайскими чиновниками, одетыми в одинаковые зеленые костюмы «Мао» и в шляпах; ни один из них, казалось, не испытывал трепета от того, что они побывают на знаменитой Крыше мира. Лхаса была объявлена «открытым» городом тремя месяцами ранее. До тех пор вы могли посетить ее только по завышенной цене и только в составе строго контролируемой туристской группы. Теперь по неизвестным причинам власти решили позволить отдельным неконтролируемым лицам путешествовать в Лхасу, квартироваться в дешевых местных гостиницах и – хотя формально это и не разрешалось – обследовать окружающую сельскую местность, которую тибетцы были только рады показать им.
Мощеная дорога от аэропорта до Лхасы все еще не была завершена. Наш автобус подпрыгивал и качался из стороны в сторону по полям, переправлялся вброд через реки и трясся по разбитым сельским дорогам, пока с грехом пополам не въехал на мост через реку Кьичу. Первый взгляд на золотые крыши дворца Потала, блестевшие в отдалении, все еще вызывал мистический трепет, о котором сообщали те, кто сумел добраться до Лхасы во времена старого Тибета. Когда мы приблизились к предместьям города, перед нами предстала суровая реальность современного китайского пограничного города. Мы въехали в город по занесенным снегом бульварам, вдоль которых стояли функциональные бетонные общественные здания и многоквартирные дома. По пути к автобусной станции мы не видели ни одного храма или монаха. Только трепещущие повсюду молитвенные флаги выдавали, что буддизм все еще играл значительную роль в жизни современного города и его населения.
Как и в Китае, разрушение монастырей и храмов в Лхасе и в округе было неравномерным. Чжоу Энь-лай приказал армии защищать определенные здания исторического и архитектурного значения, такие как дворец Потала, против ярости Красной гвардии, в то время как другие ключевые символы тибетского государства, например монастырь Ганден, были полностью разрушены. В некоторых случаях храмовые здания освобождались от всех религиозных объектов и превращались в зернохранилища, склады или жилые помещения. Основной храм Лхасы, Джоканг, был чудовищно осквернен и использовался, как мне сказали, в качестве бойни для свиней, хотя само строение полностью сохранилось. Когда я убедил тибетского консьержа позволить мне попасть в Рамоче, второй храм Лхасы, я увидел, что религиозные росписи остались на месте, но все статуи были убраны и заменены большим портретом Мао Цзэдуна. Похоже, храм использовали как центр коммунистической идеологической пропаганды и учебных собраний.