– Физическую – нет, кулаки в ход не пускал. Однажды дал пощечину, и это все. Но боль можно причинить и другими способами, верно?
– Да.
– Я ни с кем не могла об этом поговорить. Точно не с матерью. Знаешь, что она мне посоветовала в день свадьбы? Прочитать половину молитвы до, а половину во время, и все будет хорошо. «Во время» – самый близкий синоним полового акта, который она заставила себя произнести вслух. Я попыталась поговорить об этом с моей подругой Рути, но только раз. Дело было после занятий, и она помогала мне прибраться в библиотеке. «Все, что происходит за дверью спальни, меня не касается», – отрезала она. Я замолчала, потому что, если честно, и не хотела говорить об этом. Очень стыдилась.
Слова полились потоком. Какие-то размывало слезами, но суть я уловил. В некоторые вечера – может, раз в неделю, может, два – он говорил, что ему нужно «слить». Они лежали бок о бок на кровати, она в ночной рубашке (он настаивал, чтобы она надевала непрозрачные), он в семейных трусах. Голым она его никогда не видела, максимум – в семейных трусах. Он сдвигал простыню, и трусы напоминали шатер.
– Один раз он посмотрел на оттопыренные членом трусы. Только один раз, насколько я помню. И знаешь, что он сказал?
– Нет.
– Какие же мы отвратительные. И добавил: «Покончи с этим, чтобы я мог поспать».
Она совала руку под простыню и терла его член. Времени это много не занимало, считанные секунды. В нескольких случаях он касался ее грудей, когда она это проделывала, но в основном руки Джона, сжатые в кулаки, лежали на его груди. Когда все заканчивалось, он шел в ванную, мылся, возвращался в пижаме. У него их было семь, одинаково голубых.
Потом приходила ее очередь идти в ванную и мыть руки. Он настаивал, чтобы она три минуты держала их под водой, такой горячей, что краснела кожа. Вернувшись в постель, она подносила руки к его лицу. Если от них шел недостаточно сильный запах «Лайфбои», ей приходилось вновь отправляться в ванную.
– И когда я возвращалась, швабра уже лежала на месте.
Летом он клал ее на простыню, зимой – на одеяло. Она делила кровать на две равные половины. Его и ее.
– Если я металась во сне и сдвигала швабру, он сразу же просыпался. Как бы крепко ни спал. Выталкивал меня на мою половину. Сильно. Называл это «нарушением швабровой границы».
Пощечину он ей отвесил, когда она спросила, как у них появятся дети, если он никогда не вставляет это в нее.
– Он разъярился. Потому и ударил меня. Потом извинился, но сказал следующее: «Ты думаешь, я полезу в твою кишащую микробами женскую дыру, чтобы принести детей в этот грязный мир? Он все равно взорвется, любой, кто читает газеты, знает, что это грядет, и мы все погибнем от радиации. Наши тела покроются язвами, и мы будем выкашливать наши легкие. Это может случиться в любой день».