Он даже задохнулся от гнева, так неприложимо было к этому разгильдяю сказанное им слово.
Сейчас батарея вернется со стройки, до полусмерти усталые, может быть с новыми ранеными. А этот! Рука снова едва не схватилась за пистолет. Едва удержал ее.
— Идите на пост! — брезгливо кинул Железняков. — И приведите себя в порядок: смотреть на Вас противно.
* * *
С рассветом орудийные расчеты вернулись на позиции. Никого больше к счастью не ранило, не убило, но бойцы и командиры пришли еле переставляя ноги, а натруженные руки плетьми висели у всех. Почти десять часов, не разгибаясь, или же наоборот, согнувшись под огнем таскать на себе бревна, копать, носить и перекидывать тонны земли, трамбовать, и все это на почти голодный желудок. Хочешь не хочешь, а ног под собою чуять не будешь.
Добравшись до нар, бойцы валились на них, тут же и засыпая. Но взводные, так же уставшие лейтенанты, поднимали орудийные расчеты, строили, заставляли умываться, чистить одежду, сапоги, приводить в порядок оружие.
В батарее все командиры давно наизусть помнили слова Народного комиссара обороны маршала Ворошилова: «Учение не кончено, пока не вычищено оружие».
Другое время, другие обстоятельства, да и говорил ли это маршал но, но, но… Заросшее грязью оружие в любой момент откажет, в любой момент. Заросший грязью человек — в конечном счете не боец. Пусть падают люди от усталости, пусть еле шевелятся, никто из командиров не позволит им спать, пока не доведут до состояния в любое время встать в строй по тревоге в полной боевой готовности. За сегодняшним днем идет завтрашний. А в нем тот же труд, та же усталость, те же пули над головой. Расслабься сегодня и завтра тебе несдобровать, особенно если завтра будет хуже, чем сегодня. А это на войне в любой миг.
Железняков снова, в какой уже раз за эти сутки пошел вдоль линии обороны полка. Сколько же это километров довелось отшагать, пробовали они подсчитать с Нестеровым, отгоняя сон, готовые уже свалиться прямо на ходу. Получалось километров пятнадцать, а то и больше.
А как же Заставский? — молча спрашивал себя Железняков — Слабый человек, ему как было удержаться? Он‑то, надо думать, не тренировался до изнеможения на стадионах, не гонял в волейбол с утра до вечера, как студент Железняков, не прошел перед войною изнурительного, трудного, но развивавшего и силу, и готовность мигом ее применить, двухлетнего солдатского пути.
Поглядел на Нестерова. У сталевара, пожалуй, вся его мирная жизнь была в беспрерывном физическом труде. Вон какая мускулатура без волейбола, гимнастики и легкой атлетики.