Но я выиграю, — быстро прибавил я, тыкая с седла брата ногой в плечо. — Эй, не надувайся, я же выиграю. Это Божий Суд, а я прав, разве не так?
Рей шел рядом и молчал, и я понял, что он снова уперся рогом. Я соскочил с седла и обнял его, и мой собственный конь, не успев понять, что случилось, едва нас обоих не потоптал. Я шарахнулся у него из-под копыт и чуть не упал, брат удержал меня, и мы стояли, тяжело дыша, как два дурака, запутавшись в ветках какой-то елки, торчавших на дорогу.
— Так правда лучше, — сказал я наконец. — Ты же обещал Марии. Помнишь?
Он весь дернулся. Он вспомнил, и я победил.
— Это приказ, — добавил я — и тут же подумал, что зря я это сказал. Неудачный я выбрал момент воспользоваться властью старшего, стоя запутавшись в еловом лапнике. Я думал, Рейнард оскорбится. Но он взял мою руку — нет, правда — и прижался к ней лбом, а потом губами.
— Я понял… — я думал, он скажет «братик», и хотел было засмеяться. Но он сказал — Эрик, и я был благодарен за это.
— Тогда ступай, пожалуйста, — сказал я и начал выбираться из елки. Я старался на него не смотреть, чтобы сохранить это… твердость, старшинство — эту штуку, которой у меня было так мало.
Он должен был углубиться в лес и спешить к Замку Башни. А сначала — пробраться в деревню и раздобыть себе хоть какого-нибудь коня, потому что до сэра Руперта — двое суток дороги даже верхом. А мне нужно было продолжать путь по краю леса. И спешить. Иначе я не обернусь до монастыря и обратно — до рассвета.
Я тяжело взлез в седло и махнул ему рукой.
— Давай. Ну… Ступай, пожалуйста.
Рей стоял и не двигался. Потом сказал:
— Эрик… Я вернусь.
— Вернешься, — согласился я. Я ужасно хотел, чтобы он ушел раньше, пока я еще старший. Я боялся сломаться, то есть нет, даже знал, что скоро сломаюсь, и торопился.
— Сразу, как только смогу. Может, вместе с Рупертом. Или даже раньше.
— Конечно.
Он перекрестил меня, но все не двигался. Я понял, что больше не могу, и хорошенько наддал коню по бокам. Он пошел крупной рысью, а потом галопом, я низко согнулся в седле, стараясь слушать только стук его копыт. И обернулся лишь тогда, когда понял, что Рея на дороге позади точно нет.
Стояла яркая лунная ночь, и мне было почти не страшно, потому что я сделал что-то правильное. Так мне тогда казалось. Я ехал то пешком, то быстрой рысью, и думал, какое лицо было у моего брата, когда мы прощались. А потом — какое лицо было у Роланда… тогда. Роланд! «После того, что ты сделал», вот как он сказал. Что же колдун наговорил ему обо мне? Ведь мы с Роландом никогда в жизни не ссорились. Только один-единственный раз. Из-за Уны.