были торговцами и предпринимателями, вроде моего отца, а еще раньше, естественно, крестьянами; родом они были преимущественно из Богемии, реже с самых Альп, чаще с альпийских предгорий, имелась у нас и значительная доля еврейской крови. Среди моих предков есть архиепископ, но есть и убийца, погубивший двух людей. Я всегда говорил себе, что не стоит выяснять подробности собственной родословной, иначе можно нарваться на еще большие неприятности, чего я, признаться, побаиваюсь. Люди обожают разыскивать своих предков, копаться в собственной родословной, пока не обнаружится какой-нибудь; сюрприз, который приводит тщеславного исследователя в растерянность или даже в отчаяние. Я никогда не был охотником до генеалогии, у меня нет ни малейшей склонности копаться в прошлом, однако при всем моем равнодушии и мне с течением прожитых лет приходится открывать для себя довольно странные типажи среди моих предков, от этого никуда не денешься; вроде бы, и не хочешь копаться в родословной, а сам поневоле всю жизнь только это и делаешь. Так или иначе меня можно считать продуктом весьма интересной смеси, где было, так сказать, намешано всякой всячины. В этом смысле я и сам хотел бы знать поменьше, чем мне известно, но с возрастом многое накапливается как бы само собой, сказал Регер. Больше всего мне нравился один из моих предков — столяр-подмастерье, который в 1848 году с гордостью сообщает из крепости Каттаро своим родителям, живущим в Линце, о том, что выучился грамоте. Этот подмастерье, мой родич по материнской линии, служил в крепости Каттаро, ныне Котор, артиллеристом, у меня до сих пор хранится то письмо восемнадцатилетнего парня, который спешит похвалиться в Линц своими успехами; на письме имеется пометка императорской почты о том, что его содержание предосудительно. Все в нас коренится от наших предков, сказал Регер, впрочем, мы добавляем и кое-что свое. Я почти всю жизнь считал большим везением родство со Штифтером, пока не понял, что он отнюдь не является великим писателем и вообще не заслуживает того пиетета, с которым я к нему относился. Мне всегда было известно и о моем родстве с Хайдеггером, ибо родители вспоминали о нем при каждом удобном случае. А ведь Штифтер-то нам родня, и Хайдеггер тоже, и Брукнер, твердили мои родители всем и каждому, отчего мне часто становилось неловко. Во всей Австрии, а особенно в Верхней Австрии родство со Штифтером вызывает восхищенное изумление — это почти то же самое, что состоять в родственных отношениях с императором Францем Иосифом; родство же со Штифтером и