Я замечал и других – живых, но невидимых, тех, кто не хотел, чтобы их видели… Но об этом потом.
Да… Я протомился свой первый гимназический год, как чижик, посаженный в клетку деревенским мальчишкой, но все же попривык. Мне даже не хотелось ехать в родной дом на летнюю вакацию. Я отвык от отца и боялся его, а няньки, единственного мне близкого человека, в Шмелеве уже не было…
Но там была тетка. Она оказалась маленькой и тоненькой, как девочка. Она всегда носила черное, ходила бесшумно, говорила тихо и всем улыбалась. Только глаза у нее не улыбались. Глаза у нее были очень большие, светлые, серебристые. Страшные глаза. Их как будто у мертвеца взяли и ей приставили. При встрече тетка поцеловала меня в лоб ледяными губами и улыбнулась так, словно знала обо мне все. У нее была своя горничная, глухонемая и уродливая девушка. Вся прислуга обожала новую барыню и боялась ее до паники, и недаром. Тем зрением, что было во мне с детства, я увидел в ней – что? Этому еще не было имени в моем детском словаре.
Не просто плохое. Самое плохое.
Что случилось с ней, с этой женщиной, родной сестрой моего отца?
Была ли она с самого рождения сосудом зла? Или стала такой однажды?
Лично я склоняюсь к последнему. Думаю, было так: в своих странствиях она встретила кого-то или что-то, несущее зло. И, руководствуясь тягой к познанию, уступила ему, позволила занять большую часть своей души и получила нечто взамен. Об условиях этой сделки мне еще только предстояло узнать, хотя я предпочитал бы об этом не знать никогда.
В доме и вокруг него затихла всякая жизнь – даже скворцы, которых у нас в саду всегда было множество, улетели. Даже собаки, живущие на заднем дворе, околели по очереди от неведомой болезни – сначала они отказывались от еды, потом мучительно-утробно выли по ночам, а в конце концов перегрызли друг другу глотки. Оставшаяся в живых по причине своей лютости сучка Звона сдохла странным и неприличным для собаки образом – сиганула через забор и повисла на своей цепи. Так и нашли ее утром, удавленную, с высунутым черно-сизым языком. Я сам слышал, как тетка смеялась, когда Звону несли мимо ее окон закапывать на пустырь.
К Валентине стали ходить бабы из деревни, а потом приезжать и городские жительницы. Она слыла «знающей» женщиной, которой были открыты многие тайны. Посетительницы приходили всегда на ночь глядя и смиренно ждали за воротами им одним ведомого сигнала. Кто прибывал в собственном экипаже, кто приходил пешком, но ожидание и сумерки делали их неотличимо похожими – ссутуленные фигуры с неизменными узелками и свертками в руках.