— Помнишь, еще несколько дней назад, когда я заговорил об этом, ты сказала, что не можешь согласиться — из-за детей.
Люсия похолодела. Тонкие пальцы, державшие у губ сигарету, задрожали.
— Верно. Я до сих пор так считаю. Я их очень, очень люблю. Чарльз, ты ведь понимаешь меня, правда?
— Да, дорогая, я все понимаю.
— И тебя это не смущает?
— Господи, да с какой стати? Это же твои дочери, и совершенно естественно, что ты их любишь. Было бы странно, если бы ты их не любила, хотя, видит Бог, я жалею, что это не мои дети, а… его.
— О, я стараюсь не думать об этом… Это просто сводит меня с ума! Я не хочу с ними расставаться, но боюсь, у меня нет другого выхода… Если Гай меня вынудит… мне придется… Я просто не могу больше жить с ним, не могу быть его женой!
— Люсия, ты даже не представляешь, как мне тяжело это слышать!
Она сжала его руку:
— Пожалуйста, не расстраивайся.
— О господи!
— Чарльз, я вот о чем подумала. Мы с Гаем никогда раньше не говорили о разводе. Я даже не представляю, как он отреагирует на это. Скорее всего, начнет кричать, что он столько для меня сделал, а от меня даже благодарности не дождешься — за наш прекрасный дом, бриллиантовые украшения, жемчужные ожерелья и прочее. Но к детям он не очень привязан. В нем нет отцовского инстинкта. С маленькими девочками ему скучно. И вот я думаю, захочет ли он брать на себя заботу о Барбаре и Джейн, если я от него уйду? Тем более, что у него нет родственников, к которым можно было бы их пристроить.
— А может он запретить тебе с ними видеться, просто из вредности?
— В принципе может. Этого-то я и боюсь. Гай такой человек, что захочет получить все причитающееся ему по закону, не важно, нужно ему это или нет. И потом, не забывай про Элизабет. Она воспитывала девочек много лет и готова за них умереть. Она превосходная гувернантка, редкая…
— Сама ты у меня редкая, — нежно шепнул Чарльз. — По-моему, ты была просто идеальной женой этому угрюмому, самодовольному ворчуну столько лет и так долго терпела и страдала, что страшно подумать. И девочкам ты была нежной, заботливой матерью.
— Если я замараю свою репутацию, на это никто не посмотрит. Все чистые страницы останутся незамеченными, и обсуждаться будут только пятна.
— А какое нам дело, что о тебе подумают? Мне, например, все равно. Единственное, что меня беспокоит помимо нас с тобой, — это благополучие твоих детей и наших мам.
Люсия издала отчаянный вздох.
— Вот так всегда! Стоит нам что-то решить, и тут же приходится думать о других людях!
— Никуда не денешься! — поддакнул Чарльз Грин.