Он сказал себе, что он подлец, что должен ползать в грязи в приступе ненависти к самому себе и раскаянии, но чувство физического благополучия было слишком для его совести. Все это время он стоял, опираясь ладонями на стену террасы, и теперь, когда он выпрямился и встал, увидел, что его ладони выпачкались в белой краске. Подсознательной реакцией было вытереть руки о джинсы, но в этот миг его внимание привлекли отпечатки его пальцев на белой стене, которые так четко вырисовывались, как микроскопическая схема. Схема его самого, единственного в своем роде Джорджа Дайера, как и жизнь, которую он прожил, и то, что он делал сейчас, — все это тоже было уникально.
Он не очень-то гордился собой. В течение этих лет он причинил боль и обидел слишком многих, а о прошлой ночи, которая явилась кульминацией зла, он даже и думать не мог. Но ничто из этого не могло отвлечь его от теперешнего ликующего чувства осознания своей личности.
Пластинка кончилась, и он вошел в дом, чтобы выключить проигрыватель. Закрыв крышку, он сказал:
— Хуанита.
Она насыпала кофе в кофейник.
— Сеньор?
— Хуанита, ты знала, что Пепе, муж Марии, вчера днем отвез сеньориту в аэропорт?
— Si, сеньор, — ответила Хуанита, но не посмотрела на него.
— Он сказал тебе, что привез сеньориту обратно?
— Si, сеньор. Вся деревня знает.
Это было неизбежно, и Джордж вздохнул, но упорно продолжал свой допрос:
— А Пепе сказал, что сеньорита потеряла паспорт?
— Он не знал, что паспорт потерялся. Только то, что у нее его не было.
— Но она сказала гражданской полиции в аэропорту?
— Не знаю, сеньор. — Она налила кипящую воду в кофейник.
— Хуанита… — Но так как она не повернулась к нему, Джордж положил руку на ее обнаженное плечо, и она резко повернула голову, и, к своему удивлению, он увидел, что она смеется над ним, а ее темные глаза горят весельем. — Хуанита… сеньорита мне не дочь.
— Нет, сеньор, — серьезно сказала Хуанита.
— Только не говори мне, что ты уже знала об этом.
— Сеньор… — Она пожала плечами. — Пепе подумал, что она вела себя совсем не как ваша дочь.
— А как она себя вела?
— Она была очень несчастна, сеньор.
— Хуанита, она мне не дочь, но она моя маленькая кузина.
— Si, сеньор.
— Ты скажешь Марии? И скажи Марии, чтобы она сказала Томеу, а Томеу, может, скажет Росите, а Росита скажет Рудольфо… — Они оба смеялись. — Я не солгал, Хуанита. Но и не сказал правду.
— Сеньору не надо беспокоиться. Если она дочь или кузина… — Хуанита пожала плечами так, как будто вопрос был слишком тривиален для обсуждения. — Но для жителей Кала-Фуэрте сеньорита — друг. Все остальное не имеет значения.