Миленький ты мой... (Арсени) - страница 31

Если раньше, когда они вели уединенный образ жизни, мысль о формальностях просто никому не приходила в голову, то теперь положение стало совершенно иным. И в один прекрасный день старый барон пригласил Марселя к себе в кабинет, как это бывало в детстве, когда им было о чем поговорить. Вся разница состояла только в том, что вместо чашки горячего шоколада Марселю была предложена рюмка коньяка, чему он невольно улыбнулся.

Через пятнадцать минут Марсель нажал на кнопку звонка и попросил явившуюся горничную срочно пригласить в кабинет старого барона Таню, уже который час подряд читавшую у себя наверху. Как только несколько удивленная девушка появилась на пороге, Марсель театрально опустился на одно колено и галантно поклонился ей, подобно средневековому шевалье.

— Многоуважаемая сударыня, позвольте предложить вам руку и сердце бедного рыцаря! Надеюсь, природное жестокосердие не помешает вам принять столь заманчивое предложение?

В глазах Марселя плясали золотые искорки. Оторопевшая Таня молчала, и Марсель вдруг сделался серьезным и растерянно-испуганным. Таня обернулась и встретилась взглядом со старым бароном, смотревшим на нее с отеческой лаской. Она вдруг все поняла; ее захлестнула теплая и мощная волна счастья, бросившая ее на колени рядом с Марселем. Они сидели на полу, тесно прижавшись друг к другу. Старый барон отвернулся, скрывая выступившие на глазах слезы; горничная всплеснула руками и выскочила из комнаты, чтобы через минуту вернуться с подносом, на котором возвышалась бутылка шампанского и три хрустальных бокала.


Визиты друзей и знакомых продолжались по нарастающей.

Как Таня ни старалась, она никак не могла к ним привыкнуть, смущалась до слез, пыталась сделаться незаметной, молчала, выбирала самый укромный уголок. Пришла пора делать ответные визиты. Таня наотрез отказалась сопровождать Марселя на почти ежедневные коктейли, обеды, вернисажи, приемы и ужины. Ей казалось, что дома и стены помогают, и если ей было так скверно, когда им приходилось принимать у себя, то как же она смогла бы перенести все эти торжественные мероприятия, о которых она с замиранием сердца и восхищением читала в романах Бальзака?

Теперь, когда Марселю приходилось выполнять за двоих светские обязанности, Таня частенько оставалась одна, особенно в тех случаях, когда старый барон тоже бывал чем-нибудь занят.

В самые первые дни ее пребывания в доме Бовилей, Марсель как-то привел ее в бывшую детскую, где еще хранились его мальчишеские сокровища. Самым главным из них был фотоаппарат. Марсель с таким увлечением рассказывал ей о своей юношеской страсти к фотографированию, что невольно заразил своей любовью к этой сложной игрушке и Таню, тут же попросившую его научить ею пользоваться. На следующий день из Парижа были доставлены многочисленные принадлежности, необходимые для проявки снимков и их печатания. Таня без труда разобралась в довольно сложной конструкции и принялась изводить десятки метров пленки, сначала хаотично, потом, особенно после нескольких дней, проведенных вместе с Марселем в Лувре, более осмысленно, пытаясь найти интересный сюжет, ракурс, удачно и неожиданно закомпоновать кадр. Бродя по залам музея, она была очарована разнообразием и неповторимостью великих полотен, гармония которых создавала иллюзию легкости их создания. Таня начала иначе зрительно воспринимать мир и, бесконечно сожалея о собственном бессилии запечатлеть в цвете свои ощущения, пыталась компенсировать эту неспособность при помощи фотоаппарата. Вечерами Марсель с интересом рассматривал отпечатанные снимки, поражаясь тому, что Таня явно видела мир не так, как он сам. Она заново открывала ему красоту привычных мест, которую он давно перестал замечать.