– Чисто, Малыш!
И Малыш, не оборачиваясь, молча, кивнет мне в зеркале.
Сегодня у него будет лицо мима, густо накрашенное белой краской. Он растянет багровый рот в улыбке и выговорит глухо, почти неслышно:
– Восславь хвалой Господа своего и проси у него прощения! Он – обращающийся!
Засмеется громко, брызгая слюной, и машина, взвизгнув, сорвется с места, и я, вдавленная в спинку сидения, почувствую, как к вискам потянулись липкие щупальца обжигающей боли.
* * *
Потому что знаю…
Как дрожат пальцы в твоей руке. Знаю, как я, закусив нижнюю губу, рвусь навстречу, распахиваясь, не прячась, простонав что-то важное, почти как « люблю».
Вплетаюсь, как лента в косы, вжимаюсь, чтобы запомнить, чтобы вынести на коже хотя бы частицу. Остываю, не разжимая дрожащих рук.
Дышу тебе в висок, чтобы утром проснуться уже от того, как ты хлопнешь входной дверью.
Но ведь ты не хлопнешь. Ты уйдешь еще ночью. Сравняешься с темнотой, оставишь капли дождя на паркете. Без пальто и шляпы.
А я не побегу следом.
И не сварю кофе в старомодной турке.
И ранее солнце не прозвенит на чашках.
Только город.
Вазастан.
* * *
Город вползает в замок вместе с темнотой, крадучись, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, вкрапливается чуть-чуть, чтобы потом, вдруг, осмелев, разрастись и наброситься, рыча и ворча от восторга победившего.
И я оглядываю похоронный зал.
Молча, по колено в воде, упираясь спиной в мокрые стены, не вздрагивая, когда кто-то, причитая, падает прямо в воду (в кровь губы, размазывает по щекам).
– Ну что же ты, маленькая? – ты оборачиваешься. – Что же ты, девочка? А, может быть, ему не надо было умирать? Кажется, ты решаешь «да» или « нет»,
И я рассыпаюсь бисером прямо по воде. Падаю на дно мелкими крошками, и вода идет горлом, и я, кашляя, не зову на помощь, а только хватаю ртом воздух, как рыба. Бью невидимым хвостом, покрываюсь серебристой чешуей, ныряю, ноги и руки – опять сплошной клубок – не чувствую.
– Но ты же хотела о смерти – ты прошепчешь в самое ухо. – Ну что же ты, маленькая? Бери! Попробуй! Гурман.
Но я только проваливаюсь в сон.
Как в пропасть.
Веду тебя за руку куда-то под лестницу, торопясь и охая, путаясь в замках и застежках. Обжигаю дыханием, прижимаюсь щекой к горячему животу, стою на коленях, как будто прошу милостыню.
– Если бы ты был деревом, я вырезала бы твои инициалы у тебя на боку. И ты бы не почувствовал боли, потому что деревья не чувствуют боли.
– Я бы почувствовал.
Ты пульсируешь между рукой и ладонью, провожаешь каждый сантиметр, каждую линию – запоминаешь? – протягиваешься вдоль лица, будто пересекаешь.