Из первоначальной дюжины осталось два кандидата: инженер на седьмом месте и пенсионер — на двенадцатом. Оба как-то ухитрились удержаться в списке. Оба были белыми и, как мне казалось, держали сторону обвинения. Нет, они не высказывали явную симпатию прокурору, но в своей табличке я пометил их синими чернилами как людей, холодно относившихся к защите. Впрочем, данная тенденция была едва заметной, поэтому я до сих пор не использовал против них два драгоценных вето.
Разумеется, в финальной стадии я мог бы избавиться от обоих, но существовал определенный риск. Ты выбиваешь «синего» кандидата, а на его место приходит «ультрамариновый», куда более опасный для твоего клиента. Вот почему результаты отбора часто трудно прогнозировать.
Последней в коллегию попала художница, занявшая одиннадцатое место, после того как Голанц своим девятнадцатым отводом устранил местного сантехника, которого я пометил ярко-красным. Отвечая на вопросы судьи Стэнтона, женщина рассказала, что живет в Малибу и работает в студии на Пасифик-Ошн. Она любила акриловые краски, изучала живопись в Институте искусств в Филадельфии и приехала в Калифорнию за «хорошим светом». По ее словам, у нее не было телевизора, а газеты она читала очень редко. Поэтому женщина ничего не знала о громком преступлении, случившемся полгода назад недалеко от того места, где она жила.
С самого начала я стал делать на фамилии художницы красные пометки и чем дальше, тем больше радовался тому, что она оказалась в списке присяжных. Голанц совершил тактическую ошибку: убрал сантехника предпоследним вето, а взамен получил присяжного, еще более непригодного для прокуратуры. Теперь ему придется или оставить его в списке, или израсходовать последний выстрел, рискуя снова получить скверную кандидатуру, которую он уже не сумеет отклонить.
Судья Стэнтон закончил, и очередь перешла к юристам. Голанц начал первым, забросав художницу вопросами и надеясь, что кандидатка продемонстрирует недобросовестность или пристрастность, которая позволит исключить ее по конкретным основаниям и сохранит ему возможность последнего отвода. Но женщина держалась очень хорошо, отвечая искренне и непредвзято.
Пока Голанц занимался своим делом, в кармане у меня завибрировал телефон. Не вынимая трубку из-под столика, я взглянул на экран. Джули Фавро прислала сообщение: «Ее надо сохранить».
Я немедленно ответил: «Знаю. Как насчет 7, 8 и 10? Кого убрать следующим?»
Фавро, мой тайный консультант, с утра сидела в четвертом ряду галереи. В обеденный перерыв, когда Уолтер Эллиот опять отправился «проведать» студию, мы с ней встретились, и я показал свою таблицу, чтобы она могла ее скопировать. Фавро все схватывала на лету и прекрасно понимала, каких присяжных я хочу и почему.