Послышался звонок. Не поднимая головы, он крикнул:
— Входите!
Дверь раскрылась, вошли двое. Первый, Муталлиб, джигит с лихо закрученными усами, ловко разыграл изумление:
— Балли![3] Пригласили гостей, а сами ушли в мир красавиц и наслаждаетесь там!
Смутившийся Юнус, вместо того чтобы пригласить приятелей сесть, стал быстро собирать со стола карточки.
— Не спешите, байвачча[4], дайте и нам полюбоваться. — Муталлиб выхватил карточки и начал просматривать. Выбрав из всех одну, он произнес: — Вот это да!.. Поздравляю. Эта ханум прекраснее самой Чжу-шожа[5]. Как жаль…
— Ну-ка, ну-ка, дайте и мне посмотреть, — перебил его второй, с аккуратно подстриженными усами и глазами навыкате. Это был Турди-байвачча. — Ух ты, — вырвалось у него, — да это же ангел, а не человек. Вот это…
— Да ну вас! — отмахнулся Юнус.
— А что, байвачча, мы тоже не лыком шиты. И если представится случай, не упустим, — блаженно рассмеялся Турди.
— Если не будете, как мешки, сидеть на сундуке с деньгами, любая из них сама пойдет в руки.
— Как зовут эту ханум? — спросил Муталлиб.
— Ян-шожа.
— Она сегодня будет?
— Должна быть. Вместе с Чжу-шожа.
— Вот это да! — ликующе воскликнул Турди.
— А почему вы так задержались? — Юнус спешил перевести разговор на другую тему.
— Муталлиб-байвачча считает, что ухватил сегодня жар-птицу, — опередил приятеля с новостью Турди.
— Как так?
— Решил начать с Лондона.
— Но ведь сейчас тысяча девятьсот тридцать первый год, и в Лондоне тоже кризис.
— Пущу свой корабль в русло риска. В торговле этого не избежать.
— Как бы это не кончилось разорением, — глубокомысленно изрек Юнус.
— В Шанхае не нашлось покупателя, который согласился бы купить шкурки пятилетней давности. В первых партиях уже обнаружена моль. А из Кульджи идут еще две тысячи верблюдов с бобровыми, собольими шкурками. Куда все это девать, если не в Лондон?
— Если в Шанхае обнаружена моль, то не придется ли в Лондоне выбросить все в море? — усмехнулся Юнус.
Эти слова больно задели Муталлиба, он вспыхнул и приготовил резкий ответ. Но Турди опять опередил его.
— Помолвки нет, торговли нет, дороги нет, — быстро проговорил он, пытаясь с помощью поговорки предотвратить назревающую ссору. — В таких случаях можно и рисковать своим счастьем, не так ли?
Муталлиб-байвачча вел торговлю ценной пушниной. Это дело давно уже обеспечило имя и состояние семейству Мирзирапбая. Сам Мирзирапбай мог соперничать с известными в Восточном Туркестане богачами-капиталистами Мусабаевыми. В последние годы он начал усиленно расширять торговлю с заграницей. Его старший сын Муталлиб, распоряжаясь десятками приказчиков, заключал выгодные сделки в таких широко известных торговых центрах, как Шанхай, Тяньцзинь, Харбин, и считался одним из наиболее дальновидных торговцев Восточного Туркестана. Он не прятал, как суслик, свой капитал в кладовые, а старался идти в ногу со временем, направляя прибыли на расширение дела и стремясь монополизировать всю торговлю пушниной. И хотя его лондонская операция происходила во время мирового кризиса капитализма, он, рискуя, действовал по принципу: «Лучше стрелять, чем просто лежать». Он прекрасно понимал предостережения Юнуса, но тем не менее чванливо заявил: