Соседка смахнула со щеки выкатившуюся из глаза слезинку и продолжала:
– Плохи, плохи, милые, они стали! Совсем старые, ему, почитай, годов восемьдесят с лишком. Да и ей…
– Надо съездить к ним! – перебила взволнованно женщина.
– Ох, милая, правильное твое слово, – поддержала соседка, – съездите-ка, проведайте стариков. То-то уж рады они будут.
– Да-да, обязательно съездим, – ответила женщина и посмотрела на мужа.
Он молчал. Все так, конечно. Он был согласен с женой. Но согласился он с нею умом, а не сердцем. Потому что сердце его замерло, и мужчина знал, что потребуется время, прежде чем оно даст ответ.
IV
Соседка отдала им ключ от дома стариков.
– Живите пока, – сказала она. – Чего дому пустовать.
И они стали жить. Женщина не напоминала ему о поездке, и он молчал, думая про себя свою думу. Навели в доме и вокруг него порядок – все вымыли, выскребли, даже печь слегка протопили, чтобы выгнать из помещения нежилой дух. Он выкосил траву, буйно разросшуюся возле дома, спилил в саду сухие мертвые ветви на вишнях и яблонях и, собрав их и весь хлам в огромную кучу, вывез в четыре захода на тачке в овраг за деревню, где была устроена свалка.
Эти занятия отвлекали его от тяжелых мыслей. Женщина помогала ему во всем, готовила обеды, собирала с кустов ягоды. Рядом вертелась дочь, которой очень нравилось жить в деревне, она загорела и даже поправилась.
– Порядок – это хорошо, – рассудительно говорила часто забегавшая к ним соседка. – Дом без мужских рук в негодность приходит. Оно и понятно. А может, купите дом-то, не то пропадет совсем, как уедете?
– Да как же мы его купим при живых хозяевах? – отговаривался он. – И ни к чему нам.
Соседка махнула рукой.
– Чего уж!.. А огородом пользуйтесь. На здоровье. Я посадила весной, чтоб земле не пустовать, так вы, чего выросло, ешьте, не жалейте.
Август выдался солнечным и жарким. Над Волгой тянулись по небу легкие облака, ни разу так и не собравшиеся в дождевую тучу. Наливались яблоки. Девочка уже вовсю хрустела сизобоким анисом.
Проходили дни, а мужчина все не мог решиться на поездку в дом престарелых. Будто ждал чего-то, а чего, и сам не знал. Угольком тлело в душе неясное чувство вины. Чувство не было новым для него, он знал эту тягучую тоску, которая возникала порой, обжигая сердце, и связана была с памятью о бабушке.
Однажды ночью он долго не мог уснуть. Комнату заливали потоки лунного света. Он лежал, глядел в потолок, по которому скользили бесформенные тени от яблонь, и вспоминал, мучая себя, тот случай с крестиком. И были эти воспоминания отчетливо-ясны и пронзительно-тягостны. А ведь он не знал за собой никакой вины! Почему же тогда так больно было думать про пластмассовый тот крестик? Почему?