– Что ж, придется уходить, – произнес он с возмутительным спокойствием, как будто речь шла о небольшой, не очень желательной прогулке.
– Куда? Куда?
– Посмотрим.
– А по-моему, у нас только один выход.
– Какой?
– Подстеречь патрулей в тихом местечке, завладеть их автоматами и…
– …И заработать посмертно звание Героя. – Капитан усмехался.
– А что? – взорвался я. – Забиться в грязную нору и ждать смерти? У меня есть пистолет, у меня есть вот эти две руки. Я не хочу подыхать, как пес на живодерне!..
В дверь постучали. Бочком, виновато, протиснулся пастор. Он жалко улыбался.
– Приехала Крошка… Она так устала. Вы извините ее, ради бога. Она вряд ли выйдет к ужину.
– Передайте ей наше глубокое сожаление по поводу несостоявшегося знакомства. Мы вынуждены покинуть ваш дом еще до ужина, – церемонно объявил капитан Комочин.
Пастор обрадовался. Так обрадовался, что даже не смог этого скрыть.
– О, как жаль! Вы вполне могли бы остаться еще часа два-три.
– Вы не очень настаивайте, господин пастор, – уже не скрывая сарказма, предупредил капитан Комочин. – А то мы можем передумать. И ваша жена будет вынуждена донести на вас.
Улыбка исчезла. Пастор сник и сразу стал самим собой: трусливым, безвольным старикашкой.
– О, что я могу сделать, что я могу сделать! Она действительно пойдет в жандармерию – вы ее не знаете. О! Боже, боже! – он ломал руки. – Знаете что, я дам вам денег! Много денег! Вы сможете откупиться…
Он сам хотел откупиться от остатков собственной совести.
– Вы очень любезны, господин пастор, – учтиво поблагодарил Комочин. – Но у нас есть свои.
Мы опустились вниз, надели шинели. От них щемяще пахнуло теплом уюта и безопасности. Телефонные катушки оставили на кухне – в городе они только привлекли бы к нам опасное внимание.
Пастор неотступно следовал за нами, охая и причитая. Я все ждал, что он заговорит о защитной грамоте. Но он не вспоминал о ней. Трусил позади нас и отечески наставлял:
– Вы сами идите к ним, сами, не ждите, когда вас схватят, тогда они вам ничего не сделают. Посадят в лагерь для военнопленных – и все. О господи, какой же замечательный выход! Война для вас кончится. А там скоро придут ваши. Как мы их ждем! Боже, как мы их ждем!..
Возле самых ворот он произнес, умоляюще сложив руки, как для молитвы:
– Не говорите им про меня, заклинаю вас! Если только вы назовете мою фамилию, у меня не будет ни малейшего шанса остаться в живых.
Лучше бы он этого не говорил. Он сам испортил торжественную минуту прощания.
– Вам-то что беспокоиться, господин пастор! – обернулся к нему Комочин. – Ведь по мере потери шансов на жизнь растут ваши шансы на бессмертие!