Шинели почти высохли; лишь плечи еще были чуть влажными. Я снял шинели с вешалок и пристроил прямо на теплую плиту.
В это время наверху раздался звонок. Пастор, радостно вскрикнув, кинулся к воротам. «Вернулся Оттрубаи!» – подумал я, открыл дверь в холл – и тут же отпрянул.
В холл вошли двое немцев. Они тащили огромную, как коляска мотоцикла, набитую доверху плетеную корзинку. Рядом с немцами шла женщина лет сорока с длинным энергичным лицом. За ней семенил пастор.
– Помоги им, – приказала она по-венгерски…
– Да, да, Крошка.
Вот оно что: прибыла его жена.
В приоткрытую дверь я увидел, как один из немцев почтительно стукнул каблуками:
– Мадам!
За ним другой:
– Мадам!
– О, благодарю вас, господа! – голос Крошки был сладким, как патока. – Недаром говорят, что немцы самые галантные кавалеры во всей Европе.
– А о венгерских женщинах говорят, что они самые женственные во всей Европе, – ответил любезностью немец и поднял правую руку: – Хайль Гитлер!
Пастор пошел провожать немцев к воротам. Некоторое время я не слышал ничего, кроме шуршания бумаги. Вероятно, женщина проверяла содержимое корзины.
Пастор скоро вернулся.
– Какие любезные молодые люди! Привезли тебя на машине, затащили корзину…
– А, все они любезны, когда видят золото. Пришлось отдать им кольцо… Зато смотри, что я привезла!
– Послушай, Крошка… – нерешительно начал пастор, и я сообразил, что сейчас речь пойдет о нас. – Ты будешь удивлена. В доме гости – и какие!
– Никаких гостей! – категорически отрезала Крошка. – Я так устала – с ног валюсь.
– Но это особые гости…
– Я же сказала: никаких… – повысила она голос и вдруг смолкла. Видимо, пастор шептал ей что-то на ухо, так как после нескольких секунд тишины раздался пронзительный крик:
– Нет! Нет! Нет!
– Тише! Они могут услышать! – умолял пастор. – Они понимают по-венгерски.
– Я не хочу болтаться на веревке! – зачастила Крошка тоном ниже. – Этот вывалившийся синий язык! Ужасно, ужасно…
– Крошка, господь с тобой! Крошка!
– Я или они!.. Клянусь муками господа-бога нашего Иисуса Христа, если ты их не выгонишь через час, я сама побегу в жандармерию и донесу на тебя и на них.
– Господи! Крошка!.. Они обещали мне защитную грамоту. Скоро придут русские и…
– Ты и так скрываешь их уже целые сутки. Если бы не ты, они бы давно уже болтались. Возьми у них грамоту и пусть убираются. Через час!
– Крошка!
– Все! Я затыкаю уши. Я не хочу больше слушать! Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Она ушла, он, причитая, за ней. Вероятно, на второй этаж: там были комнаты Крошки.
Я помчался к капитану Комочину и, глотая слова от волнения, рассказал ему обо всем.