– Я его сама отменю, – ответили со скрипом. – Мутовкой по затылку.
Сунулась оттуда рожа: не приведи Господь! Зубы – как у пилы. Разведены на стороны, чтобы не заедало. Мой друг увидел и снова отпал в беспамятство.
– Игоша, – сказал. – Кикимора болотная. Безрукая и безногая. Она же трясуха, гнетуха, желтуха, бледнуха, знобуха и трепуха. Ломовая и маяльница – тоже она.
– Красавица! – заорал Гам-Гам. – Сыпь сюда! Я тебя в жены возьму.
Ее и перекорежило от ужаса.
– В кале блуда, – сказала с омерзением, – яко свиния валяшеся... Сгинь, нечистая сила!
Он, естественно, не сгинул.
– Стану я тебе, – сказал важно. – Небось, не старые времена. Хватит уже, подурачили нас с попами.
Кинул сквозь нее бутылку...
5
В тумане – времени не разобрать.
Когда лодка ткнулась уже о берег, дело было под вечер.
Волны опали вялые. Небо порозовело закатное. Холод разлился по округе, гниль листа прелого, светлота глубин предосенняя.
Вышел на берег Терешечка. Вышли мы с другом. Вышли старшины-сверхсрочники, в ногу зашагали на мысок. Остальные спали вповалку на дне лодки.
– Может, передохнем? – вслед попросил Терешечка.
– Мясца поедим, – ответили старшины, – тогда и передохнем.
Дружно взвели курки.
Тишь зависла несмелая.
Небо загустело понизу.
Лес затаился до случая.
Будто ждал, выжидал, высматривал.
И оттуда, с закатной стороны, пошли на нас утки.
Розовым строем. Тяжело и размеренно. На излете долгого пути.
Зависали в раздумье, валились на крыло, опускались на ночевку в болота.
– Кто стреляет, – сказал мой надоедливый друг, – тот чистит ружье.
– Я стреляю, – сказал Терешечка. – Дали бы мне.
– Куда тебе, – гордо сказали сверхсрочники. – Сиди на печи да золу пересыпай.
Ввдарили дуплетом.
Была пауза.
– Странно, – сказал мой друг. – Что-то они долго с неба не валятся.
Сверхсрочники уставились друг на друга.
– Глаз застоялся, – объяснил один.
– Рука занемела, – объяснил другой.
И ловко переломили стволы.
Дальше – сплошной ужас! Стрельба, как при хорошем наступлении. Артподготовка. Массированный налет. Минометы с гаубицами. Только лес ухал жалобно. Да хвоя валилась. Да зверье разбегалось. Да жуки-таракашки валились на спины и прикидывались мертвыми. И хоть бы одна утка упала с неба. Подлетали, крутились над головой, грудью кидались на каждый выстрел, будто склевывали с воды дробь.
Старшины зверели.
Мы удивлялись.
Терешечка ликовал.
– Птица, – кричал, – заговоренная! За так не возьмешь!
– Врешь, – шипели сверхсрочники. – Не такую брали.
Снова переламывали стволы.
Подлетел зеленоголовый селезень, сел на воду, нагло подплыл к самым ногам. Они подобрались к нему с двух сторон, ухнули в упор с четырех стволов: тот даже не почесался.