Когда читал лекции в Луганской области, надо было приехать к слушателям— шахтерам — к моменту их спуска в забой. На черта им нужны были эти лекции, я не знаю. А в Новочеркасске у меня украли бумажник. Ехал в автобусе с места на место. Я пошел в общество «Знание» и взял у них взаймы какую-то копейку. Надо билет купить железнодорожный до Москвы. Подхожу, билета нет никакого, кроме СВ. Я вынул деньги, последние копейки отсчитывал, 5 копеек на метро осталось. Захожу в СВ, внизу спит какой-то человек грузный. Я залезаю, молодой организм, заснул сразу. Утром просыпаюсь, есть хочется страшно. Смотрю, этот человек нарезает что-то. Мне говорит, мол, не хотите ли перекусить? Глотая слюну, отвечаю: «Наверное, нескромно будет, но очень хочу». И с удовольствием всю жизнь вспоминаю эти крутые яйца. Потом, с 5-копеечной монетой выйдя, доехал до дома...
В поездках с лекциями ближе узнал многих ребят, в том числе Усманова с Ястржембским. Они учились чуть позднее меня. В студенческой среде несколько лет — это довольно большая разница, но они были очень активные. Весь Советский Союз объездили. Да и деньги за лекции платили неплохие: 500—700 рублей в месяц.
— На что тратили?
— Прежде всего на то, чтобы отпраздновать успешный заезд, но и на то, чтобы себя поддерживать. На одежду, конечно.
— Джинсы?
— Джинсы трудно было приобрести. Они стоили больше 100 рублей на черном рынке. Это три стипендии. Выбрасывали в магазинах французские костюмы, бельгийские по 150 рублей. Помню, съездил как-то в Новосибирскую область зимой, заработал 360 рублей. Пришел в универмаг «Москва» и купил себе два костюма, которые потом с удовольствием полтора или два года носил. Они выглядели достойно.
— Окончив МГИМО, вы так привязались к альма-матер, что решили там продолжать работать?
— Вовсе нет. Я хотел работать по специальности, на дипслужбе. Вышел на работу в МИД, но в это время в институте произошла смена комсомольской власти. Меня в райком партии вызвали и по существу обязали остаться секретарем комитета комсомола. А когда я проработал два года секретарем, стал учиться в аспирантуре. Потом уже смысла не было уходить, надо было защититься, и, как говорится, засосало. Поэтому на дипслужбе я оказался лишь в начале 80-х годов, когда уехал в Вашингтон.
— Так что трудноизучаемый корейский язык не пригодился.
— Отнюдь. Я работал год в Северной Корее, но это еще во время учебы в институте. Был там на практике, потом меня посольство оставило еще на какое-то время. Окружающая бедность тогда в глаза как-то не бросалась. Я жил в трехкомнатной квартире в посольстве, в отдельной комнате. При посольстве был магазин. Из Хабаровска привозили продукты русские. Плюс хорошая столовая, очень сытная, даже слишком сытная, потому что работали наши дамы, которые замужем за корейцами были. Им, видимо, казалось, что надо сделать как можно более калорийной еду. А поскольку у меня генетическая расположенность к полноте, то мне это совсем было не нужно. Борщ с плавающим жиром...