Головная боль никак не проходила, говорить не хотелось, поэтому в ответ на очередную реплику моего сопровождающего, которому, наоборот, явно хотелось поболтать, я буркнул что-то вроде: «Извините, чертовски устал!» – и демонстративно прикрыл веки, делая вид, что задремал. Ланге обиженно умолк, а через некоторое время начал усиленно вращать рукоятку встроенного в приборную панель радиоприемника – при этом преувеличенно вежливым тоном осведомился: не помешает ли мне музыка? Я был не против, и вскоре в салоне приглушенно зазвучали звуки какой-то веселой мелодии. «Наверняка какая-нибудь англо-американская радиостанция», – подумал я вскользь. И действительно, вскоре из динамика полилась бойкая английская речь. Немец покосился в мою сторону и перенастроил приемник на новую волну: теперь из него раздавался бравурный немецкий марш. «Не рискнул в моем присутствии слушать союзничков – вдруг донесу «куда надо»!» – отметил я не без некоторого злорадства. После чего снова углубился в свои мысли…
Я вспоминал недавний разговор с Цейко и тот непростой вопрос, который он задал в конце нашей беседы. Я-то знал: сам Петр Евсеевич, несмотря на внешнюю браваду и готовность воевать с большевиками «до победного конца» (по его же выражению), на деле испытывал серьезную душевную драму. Помимо разочарования в немцах полгода назад в жизни Цейко произошло серьезное событие, сильно повлиявшее на его прежние «идеологические устои». Как я уже упоминал, помимо умерших младших мальчиков у него были еще два сына. С одним из них он давно порвал всякие отношения: тот еще до войны связался с уголовной шпаной и в конце концов угодил на пять лет в тюрьму за какую-то мелкую кражу. Цейко считал Сергея (так его звали) «отрезанным ломтем», откровенно презирал – тот, видимо, платил отцу той же монетой – даже редкие письма из заключения писал на имя матери.
А вот старшего, Василия, Петр Евсеевич любил, более того – он им гордился. До войны они вместе трудились в одном леспромхозе под Вологдой: Василий руководил там бригадой стропальщиков. К июню 41-го ему «стукнуло» тридцать, имел он жену, двоих детей – в общем, все «как положено». На войну отца и сына призвали почти одновременно, только, в отличие от Цейко-старшего, в тылу Василий не пробыл ни дня: их часть в спешном порядке отправили на фронт. Было это в июле, а уже в августе пришла на рядового минометного взвода Цейко Василия Петровича похоронка: погиб смертью храбрых где-то в районе Смоленска. Безутешная мать, Анна Петровна, отписала об этом мужу, и до последнего времени Петр Евсеевич считал своего сына Василька очередной жертвой бездарной сталинской стратегии – что только усилило его ненависть к большевикам.