— Ладно, сидите, — говорит она и на цыпочках уходит к своим вешалкам.
В приемной тихо. Не долетает сюда шум с улицы. Тут не слышно, что делается на верхних этажах. Ночь. Глухая, поздняя ночь.
В двери стучатся. Оля бежит отворять.
Той, что пришла, должно быть, лет тридцать. Ее провожает чужая женщина. Она называет свою подопечную Алевтиной Ивановной.
— Белье, — говорит Алевтина Ивановна. — Белье в корыте. Я замочила, а постирать не успела. Закиснет.
— Выстираем, выстираем, — говорит чужая женщина. — Вы только не беспокойтесь.
Алевтина Ивановна идет к той лестнице, по которой недавно шел доктор Гуревич, по которой три часа назад поднималась Саша.
— Подождите одежу, — просит она соседку. И закусывает губу. Дойдя до лестницы, опершись рукой на перила, она оглядывается, смотрит назад, и в глазах у нее боль, тоска, растерянность. Исподлобья глядит она на снег за оконными стеклами. — Белье! — повторяет она. — Не успела… — И, почти повиснув на тонкой Олиной руке, с трудом идет наверх.
— Есть, которые осуждают, — говорит соседка, — а я говорю: ну что ж? Они, конечно, не регистрированные. И, по правде сказать, мы только раза два его и видели. Он уже с полгода, пес такой, глаз не кажет. Эх, мужики, подлецы! — И вдруг, искоса взглянув на Андрея, спохватывается:
— Конечно, мужик — он разный. Ну, а этот — плохой мужичонка. Безответственный. Погулял и бросил.
— То есть как это бросил? — спрашивает Андрей.
— Обыкновенно. Как бросают? Походил, походил и бросил.
— А ребенок как же? — спрашивает Андрей.
— Да что ж ребенок? Главное — мать. А мать всегда при ребенке.
— Почему же главное — мать? — тупо спрашивает Андрей.
— А вот так, обыкновенно. Ты носил? Может, это ты рожаешь? Кричишь, стонешь? Может, это ты будешь кормить? Вот то-то. Ты, милок, на скамеечке прохлаждаешься, а она… Вот оно какое дело, милок.
Что верно, то верно. Он сидит тут на скамейке, а она наверху мучается.
— Олечка, милая, — говорит он девушке. — Александра Москвина. Вы только подойдите и скажите: «Он тут. Не уходит и не уйдет».
— А ну вас, не пойду, — отвечает Оля и скрывается за перегородкой.
Сидя внизу на скамейке, он крепко зажмуривается… Мысленно поднимается вверх по лестнице. На второй или нет — на третий этаж. Ему сказали: родилка на третьем. Он открывает дверь и говорит: «Саша».
Он говорит ей все то, чего не успел сказать. «Мне без тебя никак невозможно, — говорит он. — Я не могу без тебя. Не могу».
Он ищет других слов, но не находит. «Я без тебя не могу». Вот все, что он может сказать.
В прихожую выходит женщина-врач. Она снимает белую шапочку и встряхивает рыжими волосами.