Погасло со-о-олнце, за-а гор-о-о-ою,
Сиди-ит каза-а-ачка у двере-е-ей…
И хор девичьих голосов слаженно и стройно подхватывает напев:
И вдаль гляди-ит она-а с тоскою,
И слезы лыо-ю-ются и-и-из очей…
Из дому в сопровождении Максима выходили Семен и Марфа, и, не дослушав песню до конца, Егор поспешил к лошадям.
Усадив гостей в кошеву, Максим, тоже тепло одетый, кряхтя взмостился и сел рядом с Егором на переднее сиденье. Егору он приказал:
— Езжай!
Ничего не понимая, Егор тронул со двора. По указанию Максима, выехав на улицу, повернул влево и тут заметил, что от соседнего дома впереди отделился человек, пошел навстречу тройке. Оглянувшись, увидел, что второй догоняет кошеву сзади. По полушубку и сивой папахе Егор узнал в догонявшем Степана. Придержав лошадей, поехал тише. Степан догнал, ухватившись за заднюю грядку, встал ногами на концы полозьев, оглядел сидящих в кошеве, к нему присоединился и тот, что шел навстречу.
— Что-то изменилось… — громко, чтобы услышали парни, сказал Егор, а уже тише добавил: — Погода-то…
— Чего? — спросил Максим.
— Я говорю, погода-то переменилась.
— Ничего она не изменилась, еще холоднее стало. Шевели их веселее!
Парни отстали. За околицей Максим, сам взявшись за вожжи, повернул вправо. Объехали крайнюю усадьбу, опять повернули направо. Поехали задами, миновали кузницу, до самой крыши занесенную снегом, объехали несколько огородов, кучи навоза и, подъехав к чьему-то гумну, остановились. На гумне виднелась расчатая кладь пшеницы, большой ворох мякины, торчала воткнутая чернем в сугроб метла, освещенный луной, блестел гладкий лед на разметенном току. Только теперь Егор догадался, что подъехали к Настиной усадьбе.
Остановив лошадей, Максим огляделся вокруг, прислушался. Насти не было.
— Где же она, сват? — тихонько спросила Марфа.
— Я-то почем знаю? Не пришла еще, стало быть.
Прошло минут пять, десять и больше. Со стороны чмутинского дома никакого звука.
— Это оно что же такое? — теряя терпение, сердился Максим Прокопьич. — Где же она запропастилась? Тьфу ты, прах тебя возьми! Нечего сказать, хорошенькое дело!
А время шло, вот уж и лошади забеспокоились, не стоят на месте, скрипят сбруей, коренной мотает головой, яростно бьет копытом по снегу.
— Тпру ты, холера тебя забери, не стоится тебе, волкоедина! — дергая вожжами, горячился Максим и, когда лошади немного успокоились, повернулся к гостям: — Что же делать-то нам, Семен Саввич? Ить не до утра же торчать здесь? За ночь-то нас так высушит морозом, что и невеста не потребуется, насквозь промерзнем. Я думаю, вернуться домой, а завтра видно будет.