— Какое же это было золотое времечко!.. — тяжело вздыхает Платоновна. В огрубевших, натруженных пальцах ее быстро мелькают спицы, словно дальняя дорога, тянется из клубка бесконечная нитка пряжи, а в памяти, как петли в чулке, одно на другое нанизываются воспоминания.
Отделившись от отца, поселились в своем домишке, пережили нужду, схоронили двух детей. Жили в согласии, работали, не заглядываясь на солнце, старались и уж выбились из нужды, обзавелись хозяйством, и старший сын стал помощником в работе, только бы жить да радоваться, а тут, как снег на голову, война…
Слезы туманят глаза, слезы… Сколько их выплакала Платоновна за время войны! Много, много раз с ребенком на руках приходила она опять-таки к старой березе, обливаясь слезами, вынимала из-за кофточки письмо Матвея, подолгу смотрела на непонятные закорючки.
Кончилась война, вернулись домой казаки. При въезде в село радостными кликами приветствовали они старую березу. Весело встречали казачки своих служивых, а ей… ей привели казаки Матвеева коня.
— Уж ты конь, ты мой конь, где хозяин твой? — заголосила тогда, запричитала старуха — мать Матвея. А Платоновна, рыдая, обняла коня за шею, и если бы не поддержала подоспевшая к ней соседка, свалилась бы ему под ноги.
Теплый ветерок сушит слезы. «Судьба, от нее не уйдешь, не уедешь, — вздыхает Платоновна, и в руках ее мелькают, мелькают спицы. — Вот и дети выросли, а чем старше они, тем больше забот да горя. И сыновья хорошие, послушные, работящие, и лицом-то, на зависть людям, пригожие, да судьба у них злая. Оба выросли в чужих людях. Егор за последние четыре года и четырех дней не прожил дома, а теперь на службу уйдет на четыре года. И Михаил уже работает у хозяина на обмундировку. Вот она, судьба-то у них какая…»
День подходил к вечеру, от березы, от крайних домов поселка на дорогу и дальше ложились длинные косые тени. Вдали в клубах пыли на дороге показалось стадо коров.
«Что же это так долго задержались они? — забеспокоилась Платоновна. — Вот уж и коровы идут. Хорошо, что Миша дома сегодня, как знала, что задержусь, наказала ему телят загнать».
Уже солнце коснулось краем сопки, когда вдали на дороге показалось темное пятно, ближе, ближе, и вскоре стало видно, что едет группа всадников.
— Они! — обрадовалась Платоновна, уже собравшаяся было уходить. — Теперь уж дождусь.
В телегах и вершно с шумом, с песнями едут подвыпившие старики. Впереди всех катит тарантас, запряженный парой лошадей.
На передке рядом с кучером, спиной к лошадям, сидит писарь, на заднем сиденье, в обнимку с атаманом, — пьяный Тит Лыков. Сегодня ему повезло, трех лошадей сменял он, сорвав с казаков около семидесяти рублей придачи. После мены Тит распил с казаками не одну бутылку магарыча и теперь, совсем осовелый, клевал носом, тычась головой в атамана. Выменянных лошадей где-то там позади вел работник.