— Любила? — В его голосе слышалось плохо скрываемое презрение. — Но что такое любовь? Я этого не знаю, да, думаю, и ты тоже. Что это такое? Игра в то, кто больше виноват? Не хочешь же ты сказать, что оставила меня потому, что любила? Перестань, Флоренс. Я это все уже проходил.
— Но я не Патриция! — пылко воскликнула Флоренс, отчаянно мотая головой из стороны в сторону. — Зачем ты говоришь такие вещи, Норман? Разве не можем мы, по крайней мере, расстаться друзьями?
— Мы с тобой не просто друзья, — прорычал он, едва ли понимая, что говорит, и, отведя в сторону ее протестующе выставленные вперед руки, сгреб Флоренс в объятия. Пользуясь тем, что губы Флоренс так и остались полуоткрытыми, Норман яростно овладел ими.
Момент, когда она перестала сопротивляться, можно было почувствовать сразу. Кулачки разжались, пальцы вцепились в тонкую ткань рубашки. Крепко прижавшись к груди Нормана, она, не в силах скрыть своего желания, всем телом выгнулась навстречу ему.
— Боже, Флора, — простонал он, оставляя ее губы только с тем, чтобы овладеть нежной ямочкой на шее, а Флоренс, сорвав с него очки, вновь подставила ему для поцелуя губы.
Норман изголодался по вкусу ее кожи, по ощущению теплого тела в своих руках, ему хотелось касаться Флоренс везде, сорвать с нее мешающую ему одежду. Скользнув вдоль стройной спины, его руки нащупали округлости ягодиц и еще сильнее прижали ее к жаждущему контакта телу. Подняв шелковистую на ощупь ткань юбки, он просунул ногу между горячими от желания бедрами. На ней были черные кружевные чулки, выше которых соблазнительно обнажалось нежное белое тело.
Дыхание Нормана, следуя за бешеным биением пульса, участилось, заставив губы Флоренс раскрыться еще шире. Он начал покусывать мягкую, чувствительную плоть. Ее губы были такими горячими, такими знакомыми, что все вокруг словно заволокло пьянящим голову туманом. Отшвырнув очки на кровать, она запустила пальцы в его волосы, а затем, с лихорадочной поспешностью расстегнув его рубашку, обнажила покрытую вьющимися волосами мощную грудь.
Все нарастающее в нем возбуждение требовало своего высвобождения, бешеное желание застилало глаза, не позволяя думать ни о чем, кроме своего удовлетворения. Норман хотел ее, она была необходима для его существования как воздух, и иногда он даже был готов поставить ей это в вину.
Он уже забыл о мужчине, который ждал ее внизу, забыл об ощущении того, что его предали, как и о презрении к самому себе за неспособность позволить Флоренс жить своей собственной жизнью. В настоящий момент сама мысль о том, что эта женщина — его женщина! — может заинтересоваться кем-то другим, даже не приходила ему в голову. Норман уже не помнил о том, где сейчас находится и почему оказался здесь, за много миль от знакомого и привычного ему мира. Главным было то, что сейчас она здесь, что они снова вместе и скоро, очень скоро она раскроется ему, ее руки обовьются вокруг его тела, которое получит наконец то, чего так страстно желает.