— По работе, — она не стала тянуть время, уточняя — в какую именно.
— И эта самая работа связана с моей дочерью? — Еве стало немного не по себе от его взгляда, но она только вежливо улыбнулась.
— К сожалению — да.
— Знаете, Ева, а вы мне нравитесь. Нет, правда. Немного напоминаете мне самого себя лет двадцать назад. Но вам не хватает информации и знаний.
— В чем именно?
— В жизни. Знаете, один, не побоюсь этого слова, великий реформатор, очень точно описал, что нужно сделать, чтобы сохранить свое положение и усмирить крестьян. Дословно не процитирую, но смысл перескажу. Если крестьяне недовольны — издайте указ, согласно которому козы должны жить в их избах. Начали протестовать ещё сильнее? Подождите несколько месяцев. Волнения утихли? Издайте указ…
— … возвращающий коз в хлев, — шепотом закончила за него Ева. Беззвучно застонав, девушка закрыла лицо руками. — Идиооооотка!
— Ну, зачем же сразу так сурово? — уже почти по-человечески улыбнулся Илья Алексеевич. — Все мы совершаем ошибки.
— Я не про вашу супругу.
— Я тоже. Похоже, что мы поняли друг друга.
— О, да… — Ева встрепенулась и посмотрела на своего визави уже по-другому. — Спасибо, что открыли мне глаза.
— Не за что. Мне тоже в радость поговорить с образованным человеком, — взгляд Пахомова немного потеплел.
— Взаимно.
— Если бы вы были менее амбициозны, ей-богу, женился бы!
— Вы меня прямо окрылили, — Ева постаралась как можно быстрее справиться с приступом самоуничижения. — Но мы такие, какие есть.
— Тоже верно. Кстати, я вас попрошу больше не тревожить мою дочь. Она больной человек, который нуждается в помощи специалистов. А вообще, мне интересно, что же вы там задумали. Так что — удачи.
— И вам того же, — проворчала Ева, наблюдая за обувающимся гостем.
— Ещё увидимся, — хохотнул Пахомов и утопал восвояси.
Следующие десять минут Степан слушал исповедь Евы. Девушка кляла последними словами свою дурость и скудоумие. А ещё — гордыню и самомнение.
— Венец эволюции, твою мать, — шипела она, утрамбовывая кошачью подушку в сумку. Свои вещи Ева собрала ещё днем, зная, что, если понадеешься на то, что сможешь нормально уложиться в последний вечер перед отлетом, обязательно случится какой-то форс-мажор. А щеголять в одном и том же наряде в течение без малого двух недель ей не хотелось. — Имбецилка, прости Господи! Решила, что этого старого лиса перехитрю. Ага, аж два раза!
От пережитого унижения захотелось курить с жуткой силой, но девушка после сегодняшнего посещения реабилитационного центра сделала страшное — пообещала самой себе, что бросит эту дурную привычку. С того момента прошло меньше десяти часов, а желание насытить организм никотином возрастало в геометрической прогрессии. Не то, чтобы курила она много, в день около семи-восьми сигарет, но, как и все запретное, пачка «Винстона», положенная на кухонный стол для выработки силы воли, манила все сильнее. И вот, когда внутренний, не иначе как дьявольский, голосок, уговаривающий, что можно перенести начало никотинового поста на завтра, начал становиться громче, зазвонил телефон.