— Какая жалость! — с сочувствием воскликнула Эйвери. — Я же чувствовала: что-то у вас не ладится. В последнее время мы почти не видели Тодда.
Точнее, не видели совсем: этим летом Франческа навещала их в Коннектикуте одна. Всякий раз она извинялась за Тодда и находила ему оправдания, но Эйвери не без оснований подозревала, что его отсутствию есть иные объяснения. Генри разделял ее подозрения, но не желал лезть в личную жизнь дочери, которая всегда отличалась скрытностью. «Если у них нелады, она сама расскажет нам, когда будет готова», — объяснил он Эйвери, и та согласно кивнула. Поэтому теперь известие не стало для нее неожиданностью.
— С галереей и бизнесом справиться будет непросто. Галерея приносит большие убытки? — Эйвери размышляла, удастся ли Франческе продать бизнес.
— Вообще-то нет, но мы едва сводим концы с концами. Вряд ли кто-нибудь согласится купить неприбыльный бизнес. Тодд считает, что если бы я подняла цены, то галерея стала бы прибыльной уже через два-три года, но только если я перестану заниматься одними начинающими художниками. На них большие деньги не сделать, а я не хочу торговать картинами знаменитостей. Это совсем другое дело, у меня были иные планы, когда я открывала галерею.
В своих взглядах на искусство Франческа была неисправимой идеалисткой, на что вечно сетовал Тодд. Ему хотелось придать их бизнесу более коммерческий характер, приумножить вложенные в него средства, а Франческа наотрез отказывалась идти на такой компромисс, хотя и понимала, что когда-нибудь придется, и заранее ненавидела себя за это. Она предпочитала художников, серьезно относящихся к искусству, пусть даже неизвестных, а коммерческая живопись была не в ее вкусе, хотя и устраивала Тодда. Совсем недавно она приобрела работы молодого талантливого японца, в котором разглядела колоссальный потенциал. Его первая выставка удостоилась прекрасных отзывов, а Франческа продавала его картины практически за бесценок. Однако она считала, что не вправе запрашивать больше за никому не известного мастера. Выбирая, что и как продавать, она руководствовалась исключительно этическими нормами.
— Может, тебе стоило бы поступиться принципами и начать продавать художников, которые на полпути к вершине карьеры, — заметила здравомыслящая Эйвери. От отца Франчески она немало узнала о живописи, а в бизнесе разбиралась и до знакомства с ним. Но Генри был игроком совсем другой лиги, и благодаря Эйвери теперь его работы стоили бешеных денег. — Давай-ка первым делом поговорим о доме. Ты уже решила, что продашь, чтобы собрать деньги и выплатить Тодду его половину? — деловито спросила она, и Франческа снова пала духом. Нет, ничего она не решила. В том-то и беда.