В ту ночь я мог убить Шиву. Я думал об этом и пришел к убеждению, что это ничего не решит. Мой мир уничтожен. Я обезоружен. Моя любовь поругана, обращена в дерьмо. Я пальцем не мог пошевелить.
На следующий день Генет не пошла в школу. Хема неохотно отпустила Шиву с мистером Фаринаки на текстильную фабрику, где заклинило гигантскую красильную машину. К Фаринаки обратились с просьбой изготовить новую деталь взамен поломанной, и он хотел показать Шиве огромный механизм.
Я остался в постели. На вопрос Хемы я ответил, что мне нехорошо и в школу я, пожалуй, не пойду. Она пощупала мне пульс, посмотрела горло, недоуменно покачала головой и приготовилась задавать вопросы.
– Нет, все-таки надо идти, – выдавил я. Допроса я бы не вынес.
Не помню, что происходило в этот день в школе. Гхош и Хема, конечно же, ничего не знали, но чувствовали: что-то стряслось. Они слышали, как Розина распаляется за закрытой дверью.
В тот вечер Розину посетили три родственника – двое мужчин и женщина.
– Что происходит? – спросила у меня Хема.
Я поверить не мог, что она ни о чем не знает, что Розина ей ничего не сказала. Похоже, все хранили молчание, и Розина тоже. Подозреваю, если бы Хема поговорила с Шивой, все бы раскрылось. Но никому это и в голову не пришло.
Шива вернулся со своей экскурсии под конец ужина, очень довольный. Ни Генет, ни Розины за столом не было. По словам Алмаз, мать и дочь крупно поругались и родственники явились их примирять.
Хема уже поднялась, чтобы вмешаться, но Гхош удержал ее:
– Что бы там ни случилось, ты влезешь в самое пекло и только все осложнишь.
Шива не произнес ни слова, набивая рот едой.
Я молчал не из благородства. Я был убежден: мне никто не поверит. Захотят брат с Генет спасти меня – спасут. Одному мне это не по силам. За обеденным столом я изучал лицо Шивы. Он, казалось, и не подозревал, какую бурю вызвал. Вид у него был совершенно безмятежный.
В тот вечер я сказал Шиве, что перебираюсь на старую квартиру Гхоша. Буду там заниматься и спать. Хочу побыть один.
Он промолчал. Впервые в жизни мы будем спать в разных постелях. Если какие-то телесные ниточки еще соединяли две половинки яйца, я рассек их одним ударом скальпеля.
В субботу утром за завтраком мне показалось, что Шива провел ночь ничуть не лучше меня. Поев, он отправился к Фаринаки.
Я уже собирался пойти к себе заниматься, когда в столовую ворвалась Алмаз.
– Вам лучше прийти, госпожа. Хема, Гхош и я последовали за ней.
Розина сидела в углу своей комнаты. Вид у нее был угрюмый и вместе с тем встревоженный. Генет лежала на своей кровати, бледная, с каплями пота на лбу. Ее открытые глаза смотрели в никуда. Помещение наполнял сырой, кислый запах, характерный для больных с жаром.