- Левочка! - немного театрально, как показалось Володьке, вскрикнула женщина и, подбежав, бросилась на шею Левке. Он прижал ее, поцеловал, не стесняясь окружающих, и усадил на скамейку. - Наконец-то я с тобой! Боже, как я соскучилась, - защебетала она, не выпуская Левкиной руки из своей.
- Познакомься, Люся. Мой школьный друг Владимир.
- Вы с Левочкой в школе учились? Как интересно! - сверкнула она черными цыганскими глазами.
- Ну как, хороша? - спросил Тальянцев, улыбаясь счастливой улыбкой и восхищенно глядя на свою Люсю.
- Хороша, - протянул Володька, приглядываясь к смуглому красивому лицу, в котором было что-то твердое, самоуверенное.
- Как не стыдно! При мне. Что ты, Лева, неудобно же.
- Удобно, - усмехнулся Тальянцев. - Пусть завидует, что у меня все экстра-класс, - сказал шутливо, но Володька подумал, что и верно, хотелось Левке похвастать.
Он поднялся... Тальянцев не стал его удерживать.
На обратном пути около табачного магазина на Сретенке Володька увидел Женьку Казакова, который почему-то отвернулся от него и прошел мимо. Все же непроизвольно Володька окликнул его. Тот остановился.
- Привет, - буркнул Женька. - Прошвыриваешься?
- Да...
Женька сильно похудел после той, первой встречи и был чем-то озабочен.
- А я вкалываю... Ну, чего новенького? Никто из наших не попадался? спросил он вскользь, без особого интереса.
- Никто... Видно, что вкалываешь, осунулся.
- Осунешься, жратвы-то не хватает, а потом... - махнул он рукой.
- Что-нибудь случилось?
- Неохота рассказывать, Володька... Курить есть?
Они закурили.
- Ладно, пройдем до бульвара, присядем... - сказал Женька, видно, решил все же поделиться с Володькой.
До бульвара шли молча, а когда присели на свободную скамейку, выплюнув окурок, Женька отрывисто сказал:
- Полетело у меня все к чертовой матери. Вот что.
- Что полетело? - не понял вначале Володька.
- Все! Понимаешь, все! Не ждала она меня по-настоящему! Путалась с кем-то! Чуть не убил. - Он выругался и потянулся к Володьке за новой папиросой.
- Мда-а, - промычал Володька, не зная, что сказать.
- А мы с тобой на Дальнем Востоке целочками ходили, потом фронт - не до баб. Я и в госпитале ни с кем не крутил, а возможности были, еще как липли, хрипло выбросил он.
- А что она тебе сама-то сказала?
- Чего-чего? Выдумала историю, будто на студенческой вечеринке напоили ее, заснула, ну и воспользовался какой-то гад... Сейчас она чего угодно наплетет, чтоб жалость вызвать. Я ее в первую ночь и выгнал прямо на улицу. На другой день приползла - слезы, рев, прости, родненький, люблю же тебя, ну и прочее. Но я все! Обрезать, так сразу. Я и немцев так. Одним ударом. Странно, вояки были крепкие, а ранят как поросята визжат. Наш, пусть плюгавенький какой, долбанет его - молчит, только постанывает. Чудно, правда?