«Я под пол ея спрятал. Дни с три во тьме сидела на холоду, — заревела: “государь-батюшко, Петрович! Согрешила пред Богом и пред тобою! Виновата, — не буду так впредь делать! Прости меня, грешную!” Кричит ночью в правило, — мешает говорить. Я-су перестал правило говорить, велел ея вынять, и говорю ей: “хочешь ли вина и пива?” И она дрожит и говорит: “нет, государь, не до вина стало! Дай, пожалуй, кусочик хлебца”. И я ей говорю: “разумей, чадо, — похотение-то блудное пища и питие рождает в человеке, и ума недостаток, и к Богу презорство и безстрашие: наедшися и напився допьяна, скачешь, яко юница, быков желаешь, и яко кошка, котов ищешь, смерть забывше”. Потом дал ей чотки в руки, велел класть пред Богом поклоны. Кланялася, кланялася, да и упала. Я пономарю шелепом приказал. Где-петь детца? Черт плотной на шею навязался! И плачю пред Богом, а мучю. Помню, в правилех пишет: “прелюбодей и на Пасху без милости мучится”. Начала много дал, да и отпустил. Она и паки за тот же промысл, сосуд сатанин!»
Как некогда в Лопатищах, а затем в Москве, Аввакум и в сибирской ссылке продолжал исцелять больных и бесноватых. Об одном из таких случаев чудесного исцеления, произошедшем во время пребывания протопопа в Тобольске, он рассказывает в своем «Житии».
«Привели ко мне бешанова, Феодором звали. Жесток же был бес в нем. Соблудил в Велик день, празник наругая, да и взбесился, жена ево сказывала. И я в дому своем держал месяца з два, стужал об нем Божеству, в церковь водил и маслом освятил, — и помиловал Бог: здрав бысть и ум исцеле. И стал со мною на крылосе петь, а грамоте не учен, и досадил мне в литоргию во время переноса. Аз же ево в то время на крылосе побив, и в притворе пономарю велел к стене приковать. Он же, вышатав пробой, взбесился и старова больши; и ушед к большому воеводе на двор, людей розгоняв и сундук разломав, платье княинино на себя вздел — в верху у них празнует, бытто доброй человек. Князь же, от церкви пришед и осердясь, велел многими людми в тюрму ево оттащить. Он же в тюрме юзников бедных перебил и печь розломал. Князь же велел в село ко своим ево отслать, где он живал. Он же, ходя в деревнях, пакости многия творил. Всяк бегает от него, а мне не дадут воеводы, осердясь. Я по нем пред Владыкою на всяк день плакал: Бог было исцелил, да я сам погубил. Посем пришла грамота с Москвы: велено меня на Лену ис Тобольска сослать. Егда я на реку в Петров день в дощеник собрался, пришел ко мне бешаной мой Феодор целоумен; на дощенике при народе кланяется на ноги мои, асам говорит: “Спаси Бог, батюшко, за милость твою, что пожаловал, помиловал мя. Бежал-де я по пустыни третьева дни, а ты-де мне явился и благословил меня крестом; беси-де и отбежали от меня. И я-де и ныне пришед, паки от тебя молитвы и благословения прошу”. Аз же, окаянный, поплакал, глядя на него, и возрадовахся о величии Бога моего, понеже о всех печется и промышляет Господь: ево исцелил, а меня возвеселил. И поуча ево и благословя, отпустил к жене ево в дом. А сам поплыл в ссылку, моля о нем света-Христа, да сохранит ево от неприязни впредь. Богу нашему слава!»