А чем заняться? Ничего не придумывалось. Майина мысль побилась-побилась слабой птицей в силках и сникла.
Тихо в палате, тихо в коридоре. Там уже притушены огни.
Дремлет, посапывая, Серафима Ивановна. Завтра-послезавтра ее обещали выписать домой, она не радуется, не хочется ей обратно к невестке, как ни надоела больница. Невестку Майя так и не видела, не ходит она навещать свекровь. К Серафиме Ивановне один только раз приходила золовка, жена брата, Серафима Ивановна и ей про то же: приехала Татьяна (невестка) из глухомани, а теперь – пожалуйста, через ее сына, через его глупость, стала москвичкой, прописка постоянная, – если разведутся, то половина площади отойдет ей с ребенком, а ради чего Серафима Ивановна четверть века крутила баранку, крышу над головой себе зарабатывала?.. Чтобы опять своего угла не иметь? Золовка утешала: ну почему непременно разойдутся? Ребенок у них как-никак... «А что ей ребенок? На пятидневку в ясли сдала, заявляется, глаза бесстыжие, домой за полночь... Я говорю, давай с Олежком посижу, пусть мне и нелегко, а она: не желаю от вас зависеть; слыхала такое?» – «Балованная она у вас», – предполагала золовка. Серафима Ивановна всплескивала руками: «Да кому баловать-то ее было? Отец из семьи ушел, а мать у нее кто? Продавщица в универмаге... У них с Танькой, когда мать приезжала к нам, только и разговоров: ковры в том месяце были, сапоги югославские, ну, что там еще, мне и слушать противно, ничего другого у людей на уме...»
Майя, которая в душе держала сторону невестки – без причины, а из духа противоречия (вечно старики на молодых нападают), подумала: ясное дело, сама купить не может, вот и ворчит. Да и зачем ей, на ее толстые короткие ноги, сапожки югославские?
Зато Варвара Фоминична подхватила: – С ума люди посходили, каждый хочет другого перещеголять. Будто оттого, что у него сапоги лучше или гарнитур в квартире дороже, он и сам лучше всех. – Она только что вернулась в палату, проводив мужа, и складывала в тумбочку яблоки, которые не успевала съедать.
Муж Варвары Фоминичны, Василий Васильевич, навещает ее каждый день. Работу на заводе кончает в четыре, в пять уже тут. Условным стуком в дверь оповещает, что прибыл. Получив разрешение, бочком протискивается в дверь, стесняется почему-то открыть ее пошире.
В авоське у него неизменно болтаются неумело, без фантазии и широты купленные гостинцы: два-три яблока, апельсины, пачка творога. Вручает их супруге, и они тотчас же выходят в коридор.
Муж у Варвары Фоминичны такой же, как она, без особых примет: щупловатый, с темным ликом человека, не занимающегося спортом и уставшего каждый день второй месяц ездить к жене в больницу с другого конца непомерно разросшейся Москвы.