– А мы на что? – Алевтина Васильевна подходит к новенькой, протягивает большое красное яблоко: – Хотите?
Женщина охотно протягивает к яблоку руку, вгрызается в него крепкими зубами, и лицо ее сияет: вкусное яблоко!..
А родственники у новенькой, оказывается, есть. В палату входит девушка, вид у нее потерянный, глаза слепые. Никого, кроме матери (ясно, что – дочь), не видит, садится у нее в ногах и бессмысленно сидит. Так около покойников сидят. Понимая, что случилось, и все равно еще ничего не понимая.
Во всем мире они сейчас вдвоем, никого кругом нет. А когда тетя Вера приходит с судном и поильником, девушка и на нее смотрит с тем же бессмысленным выражением.
Но у тети Веры опыт. Растормошила ее, разузнала. Зовут Галей, а маму Тамарой Георгиевной. Отец вчера только уехал в командировку, до места не доехал, когда его теперь разыщешь, а родных у них нет... И что ей теперь делать?
– Ухаживать за матерью, что ж еще делать?
– Разве здесь некому? – наивно спросила Галя.
– Как – некому? Есть кому, – успокоила ее тетя Вера. – И врачи есть, и сестры, и мы, нянечки, и вон они, – кивнула она на других обитательниц палаты, – помогут. У нас обычно все друг другу помогают. Хороших-то людей, девочка, всегда больше, чем плохих. Редко отказываются, если сами на ногах. Но и без тебя не обойдется. Кто лучше родного человека сумеет?
– Так я же работаю, – растерянно говорит Галя. Похоже, не радует ее перспектива ухаживать и ухаживать.
– Отпуск, значит, придется взять.
– Как же – отпуск? – Она обводит всех глазами. Они у нее большие, круглые, подведенные тушью. Майе они кажутся почему-то глуповатыми. – Я в отпуск летом собиралась, в Сочи... – и верно, не знает, что несет.
Варвара Фоминична посмотрела на нее с нескрываемым осуждением:
– Какие еще Сочи? Сочи, милочка, придется отложить.
И тут неожиданно у Гали из больших ее, круглых, перепуганных глаз полились на щеки обильные слезы. Не понять, из-за матери плачет или из-за несостоявшегося черноморского курорта. Больная, увидев эти слезы, взволновалась ужасно, схватила дочку за руку – лицо теперь выражало страдание, мольбу, и все можно было понять, что она просила: не плачь! не слушай их! делай, как тебе хочется, как тебе лучше! Потом сердито взглянула на Варвару Фоминичну, и опять понятно, чего хочет: не трогайте мою девочку, не обижайте, не смейте!..
– Вот несчастье-то, – тихо проговорила Майина мать. «Как хорошо, что это не с ней, не с моей мамой, не с нами!..
Нет, в отношении себя этого и представить нельзя!..» Майя невольно поежилась, попросила мать: