– Солнышко ты мое!.. Это он сказал?!
Он. Глядит на свою женушку, на свое «солнышко» с такой нежной преданностью! «Люблю тебя!» – «И я тебя!»
Пусть короткое мгновенье, но ничего они в это время, кроме себя, не видят, забыли, что не одни. Или знать никбго не хотят, им некогда ждать, когда останутся наедине, чтобы в критический момент жизни сказать главное, чем – единственным! – могут друг друга утешить, могут друг другу помочь: люблю тебя, что бы и как бы там ни было дальше.
У Майи ощущение, будто подглядела нескромно в щелку. И отчего-то захотелось плакать.
Василь Васильевич снял руку с руки жены, прокашлялся и сказал:
– Пойду покурю.
– Куришь больно много. Он не ответил и вышел.
Майя отправилась к холодильнику за яблочным соком для Тамары Георгиевны. Дождешься, пока ее родственники явятся.
...Какую-то мысль Майя не могла ухватить. Важную. Серьезную.
Василь Васильевич сидел на лестничной площадке, сгорбившись на деревянном диванчике, курил. Рядом лежала пачка сигарет «Прима».
Майя колебалась, подойти к нему или нет: сказать, что Варваре Фоминичне и правда сегодня получше, она и позавтракала и пообедала хорошо, вставала несколько раз, ходила по коридору. Зачем так убиваться, когда ничего не известно?
Василь Васильевич тем временем встал, бросил окурок в урну, убрал пачку в карман. Словно размышляя, в какую сторону двинуться, как если бы потерял дорогу, постоял на середине площадки. Пошевелил плечами, сбрасывая оцепенение. Потер ладонями лицо, пригладил волосы. Потоптался перед застекленной дверью, видимо выбирал нужный ритм для неспешного, ровного шага.
Майя встала в сторонке, пропуская его, но он ее не видел. Шел, не останавливаясь и не меняя длины и скорости шага. Получалось спокойно-деловито. И если что-то выдало истинное состояние Василь Васильевича, так это несвойственный ему широкий жест, каким толкнул, открывая, дверь в палату.
«Солнышко мое!»... Никогда бы Майя не подумала, что старые люди говорят друг другу такие слова. Так говорят. А главное, что слова эти могут быть им зачем-то нужны.
При других обстоятельствах Майя над этим от души посмеялась бы. Еще рассказала бы кому-нибудь: «Представляешь? Он ей... Сю-сю-сю. Ха-ха!..» Какой уж тут смех... Наверно, все-таки редко – любовь до старости?.. Интересно бы знать, в ее, Майиной, проблематичной старости, если со старостью повезет, будет так? Кто-нибудь в девяносто лет станет пожимать ей любовно руку и говорить: «Солнышко мое!..»
Нашла занятие: заглядывать на семьдесят лет вперед. Когда на завтрашний день ничего не загадано. Майя потопала к холодильнику.