Алевтина Васильевна отправила Кирюшу домой. Сама устроилась перед зеркальцем, разглядывает себя, чем-то предстоящие гости ее загодя разволновали.
Если Майю в пятницу выпишут, она их не увидит. Жалко.
Не из-за женщин же Алевтина Васильевна забеспокоилась о своей прическе? Майю разбирает любопытство, которое нет возможности удовлетворить.
Алевтина Васильевна убрала зеркальце в ящик.
– Что-то Варвары Фоминичны как долго нет.
– Василь Васильевич места себе не находит, жалко его.
Василь Васильевич за последние дни стал для них тоже как бы своим человеком, привыкли к нему, переживали за него отдельно. Каково ему будет без Варвары Фоминичны? Не сумеет он без нее.
Варвара Фоминична вернулась, когда все истомились ее ждать; Василь Васильевич тоже не выдержал одинокого хождения на холоде, в сгустившихся сумерках, и попросил разрешения посидеть в палате.
По лицу Варвары Фоминичны угадать ничего было нельзя. Ни горя на нем, ни радости. Одна усталость.
– Ну что?! – У Майи и Алевтины Васильевны разом вырвалось, а Василь Васильевич молчал – два тревожных вопросительных знака в измученных глазах.
Варвара Фоминична стаскивала с ног сапожки.
– Вася, помоги.
Он перед ней суетливо склонился, снял сапоги.
– Что сказали-то? Варвара Фоминична!..
– Язык не ворочается, – выдавила она из себя. – Так долго сидели, что думала, там и помру... Ничего пока определенного не сказали. С операцией профессор велел погодить. Лекарства назначил. Через десять дней опять к нему повезут.
– Так это же здорово! – От избытка чувств Майя захлопала в ладоши. – Варвара Фоминична, как вы не понимаете?! И не радуетесь?
– Кто знает – может, плакать? Может, неоперабельная форма?.. Я, пока там сидела, ждала – профессор прямо с операции приехал, – все чувства растеряла. Вась, отнеси. – Она протянула платье, сапоги, шапку. Переоделась в больничное. – В камеру хранения нянечка сдаст.
– Погоди, успеется. – И остался сидеть с платьем на коленях, с сапожками в руке. – По виду их – ты как поняла?
– Угадаешь как же! Одно слово – фантомасы, – и слабая улыбка пробежала по лицу. – Леонид-то когда приедет?
– Возможно, завтра. Отпуск оформляет.
– Ты рейс самолета узнай.
– Варвара Фоминична! Вам на кухне обед оставили. Я схожу? – Майя вскочила с кровати. – До ужина почти час.
– Сходи, пожалуй. Пожую чего-нибудь. Мы с Анной Давыдовной и на минутку не могли отойти от кабинета, боялись профессора прозевать. Я-то еще ничего, не ощущала голода, а она – как только на ногах держалась.
...Через десять дней. И опять Майя ничего не узнает? Уйдет отсюда, будто ничего, никого, никогда не было? Случайный, мимолетный момент собственной жизни?