Больше я вам этого не позволю. Я даже не могу проводить свою мать в последний путь, не опасаясь, что люди вроде вас поднимут в газетах непотребную возню.
Нэнси поняла, что он смотрит на нее лишь как на представительницу презираемой им профессии. Может быть, небезосновательно, подумала она. Она считала, что пресса обошлась с ним излишне сурово. Возможно, ей удастся переубедить его, представив себя добросердечной, сочувствующей женщиной, которой он вполне может довериться?
— Послушайте, мистер Уоткинс, я…
— Нет, послушайте вы, — отрезал он по-прежнему хладнокровно. Выпятив острый подбородок, поднял сжатый кулак над столом на те несколько дюймов, что позволяли оковы. — Сейчас я прискорбно мало могу распоряжаться своей жизнью, ею управляет закон. Но даже закон не может заставить меня беседовать с вами.
Сержант пожал плечами.
— Весьма сожалею, леди. Но он и вправду не обязан говорить с вами, ежели не хочет.
Нэнси пришлось отступить.
— Ладно, мистер Уоткинс. Как вы заявили, я не могу заставить вас дать мне интервью. Но заметим не для протокола, что ни вас, ни кого-либо другого я не намерена принуждать. А что касается закона, то он управляет вашей жизнью лишь по вашей вине. Как и все мы, вы пожинаете плоды своих неразумных поступков.
Он шумно вздохнул и, кажется, хотел возразить. Но лишь плотно сжал губы и промолчал. Не будь ее внимание столь обострено, она ни за что бы не перехватила его короткий взгляд, наполненный глубоким отчаянием, настолько откровенный, что ей пришлось смущенно опустить глаза. Когда же она снова подняла их, Уоткинс вернулся к разглядыванию дождя за окном.
Интересно, подумала Нэнси, осознавал ли он, что чувства, которым он так старательно не давал проявиться ни в гримасе, ни в голосе, вдруг вырвались наружу во взгляде? Ей казалось, что нет. Но даже если это было наигранной попыткой вызвать ее сочувствие, то она не удалась. Тюрьма — не курорт, но убийца заслужил то, что имел.
— Лично я буду рад поговорить с вами, мисс Пикфорд, — заявил сержант.
— Благодарю вас. Может быть, чуть позже.
То, что ей было нужно, она надеялась получить только от самого Уоткинса. Без этого комментарии полисмена не имели смысла.
Но она не собиралась сдаваться. Гроза не подавала никаких признаков ослабления, пожалуй, наоборот, пуще ярилась. Сумерки в этот майский день должны были начаться лишь через несколько часов, но красно-зеленые зазывные огни бара уже ярко мерцали в сгустившемся полумраке за окном над головой Уоткинса. А дождь с такой силой барабанил по крыше одноэтажного здания, что говорить становилось затруднительно.