— К бабке бы тебе хорошей сходить, — Лесина по-старушечьи подперла подбородок рукой. — Чтобы она на тебя воск отлила да порчу сняла… Знаю я, что ты во все это не веришь, но все-таки…
— А «все-таки» надо поговорить с Борисом. По крайней мере, расстаться нужно честно. Он — виноват, я — виновата… Попросим друг у друга прощения — и до свидания!
— А может, не «до свидания»? Может, помиритесь?
— Это уже вряд ли.
— Ну и правильно! — Галка неожиданно зло тряхнула крашеной головой. — Тебе это поделом будет! Помню я, как шесть лет назад ты плакалась: «Люблю его, люблю больше жизни!», а теперь сидишь холодная, как амеба, и этаким светски ледяным тоном рассуждаешь: «Да, правильней будет расстаться. Нет, я не смогу жить во лжи. Нет, конечно же, мы не помиримся».
Поля поднялась с дивана, стряхнула пепел с подола узкой юбки и пошла к выходу из комнаты. Уже на пороге она остановилась и, полуобернувшись, бросила:
— Ну, Галка, почему же ты-то меня не поняла?! Ты, наверное, единственная, кто, в принципе, мог понять, — а вот не поняла!.. Да я же просто боюсь загадывать, что мы помиримся, сглазить боюсь! Чего бы я сейчас только не отдала, чтобы не было никогда в моей жизни Антона, а в Борькиной — этой стервы Хорошиловой. Если бы только можно было все отмотать назад! Я надеюсь, надеюсь, что все можно изменить, что с Надькой все это прошло: Борька ведь мне и цветы уже приносил, мириться хотел… А я, дура!..
Она заплакала, в этот раз уже не закрывая лицо руками, а просто по-детски размазывая по щекам слезы вместе с тушью. Галина налетела на нее со спины и прижала к себе, как маленькую девочку.
— Поговори, поговори с Борей, раз уж это тебе так нужно, — шептала она, обжигая горячим дыханием Полино ухо. — Он мужик хороший и любит тебя, он понять должен. Начните все с начала, в конце концов! Ну стоит ли из-за какой-то стервы всю жизнь ломать? Сколько вы уже вместе? Семь лет почти, да? Когда мы на вашей свадьбе, в январе гуляли?..
…Регистрация была назначена на десять утра, поэтому выспаться Поле не удалось. Мама часов в шесть отправила ее в душ, потом сама уложила феном еще влажные волосы и уселась на кровать рядом с трельяжем наблюдать за тем, как невеста-дочь будет делать свадебный макияж. А у Поли, как назло, все валилось из рук: тени накладывались неровно, тушь слипалась комочками, пудра оседала на подлокотники кресла, на полированную полочку, в общем, куда угодно, но только не на лицо.
— Ты что так нервничаешь? — не выдержала мама в конце концов и решительно отобрала у нее пуховку. — За черта лысого, что ли, тебя замуж отдают? Вроде бы по любви выходишь замуж, а — сидишь бледная, психованная. Руки вон дрожат!