Оливер стыдился этих уз.
И не горевал в дни похорон сэра Чарлза. Уж на что обливался слезами на похоронах сэра Роберта, смешного и доброго, а вот на похоронах отца родного не проронил ни капли. Просто присутствовал.
Цвела кладбищенская сирень, соцветия свешивались как столбцы библейского текста. Пастор говорил слова, которые смышленый девятилетний мальчуган знал заранее. С моря сильно задувало. Учителишки ежились в куцых пальтишках, небритые, с красными носами.
Убежал Оливер с кладбища.
Вприпрыжку прибежал к замку. В три прыжка был на третьем этаже, где дубовая дверь в библиотеку высилась, как борт старинного корабля.
О, с тех пор, как впервые открыл эту дверь, перестал чувствовать себя несчастным. Стал чувствовать себя счастливым.
Библиотеку в большинстве своем составляли пергаментные, пухлые, с медными окислившимися наугольниками томы, приобретенные еще сэром Перегрином, то есть лет триста тому назад.
Последующие поколения нашего рода деньги на ерунду не тратили.
Лишь леди Маргарэт, едва явилась в Шелл-Рок, стала выписывать сюда собрания сочинений классиков отечественных и зарубежных, чтобы коротать досуги.
Да еще при оформлении опекунства сэр Роберт оговорил статью расходов на приобретение новинок изящной словесности. Учителишки поначалу вырывали друг у друга из рук эти новинки...
Зачитывался Спенсером и Шекспиром, Мелори и Марло, знал наизусть сборники баллад английских и шотландских. Упивался отчетами о плаваниях Рэли и Ченслера, Дэмпира и Энсона, Шелвока и Кука. Мог часами, как часовщик, рассматривать на тщательнейших гравюрах элементы парусной оснастки.
Ах, забывал дышать, когда натыкался на изображение этакой каравеллы с выпуклыми бортами, с парусами, бесстыдно вздувшимися... сладко зудело тогда в паху...
О блеск зеленых глаз, треск переворачиваемых страниц, плеск волн океанских, крики гувернантки из трюма...
О самозабвенное чтение в детстве и отрочестве! О потерянный Рай, всем нам доныне памятный! Никогда уже нам ничего не читать т а к!
И каково было спускаться в пиршественный зал, где пировали некогда предки-рыцари, а теперь который уж год с утра до вечера похмелялись приживалы.
При виде мрачного мальчика им делалось неловко. Затевали псевдонаучные споры. С привлечением специальной терминологии. С преувеличенным жаром!
Но кого хотели обмануть? Под сенью старого, но грозного оружия, развешанного по стенам, неужто не понимали, сколь позорно бряцает вся эта болтология? Понимали, конечно, но уже не могли остановиться, языки мололи сами по себе, не подчиняясь приказам отравленного алкоголем мозга. Или они перед гувернанткою петушились?