Но хотя Оливеру и было волнительно обниматься с Петром Шумилиным, токарем-расточником, представителем того самого класса, положению которого он неизменно сочувствовал, на самом деле ему хотелось поговорить с Ниной Смертиной, а еще лучше вместе с ней поскорее уйти отсюда, проводить до дома, и чтобы она возле парадной обернулась и сказала: «Может, зайдете на чашечку кофе? Ой, извините, забыла, англичане предпочитают чай, не так ли?»
Когда настало время расходиться, он и спросил ее в прихожей: «Вы позволите вас проводить?» Она посмотрела ему в глаза (они у него были на тот момент мутно-зеленые, потому что он снова не рассчитал и хватил за столом лишнего), посмотрела своими бледно-голубыми, почти стеклянными, и спокойно ответила: «Проводите».
Жила Нина, как оказалось, на окраине, чуть ли не за городской чертой. Было уже темно и поздно, поэтому она остановила такси. Влезая, засмеялась: «Ну что же вы? Садитесь!».
Приехали, вышли из машины. Нина показала рукой: «Вон в том доме я и живу. Пойдемте, мне завтра на дежурство не надо
* * *
Однако ни ставшее сносным материальное положение, ни задушевные беседы с Антоном, ни возникшее и обычно побуждающее глядеть на мир более оптимистично чувство (к Нине) уже не могли изменить мироощущение Оливера. Пушкин говорил, что слова поэта суть его дела, но поскольку Оливер уже давно был поэтом без слов, а совершить какой-либо значимый поступок вообще никогда не был способен, то ничего другого ему не оставалось, как презирать себя, чем он, собственно, и занимался с утра до вечера.
И даже неожиданный визит лорда Мак-Грегора не повлиял на его самооценку.
В тот день друзья начали пить прямо с утра (был выходной), причем Оливера развезло, и Антон был вынужден эскортировать его до дома. Уложил впавшего в бессознательное состояние собутыльника на кровать и уже собирался уходить, когда прозвучал дверной звонок.
На пороге стоял высокий старик с плоским чемоданчиком в руке и зачехленным зонтом под мышкой, коротко подстриженный, подтянутый, по всему, иностранец или, в крайнем случае, прибалт.
– Сынок, – произнес старик, – скажи на милость, не здесь ли остановился сэр Оливер?
Антон ничего не понял из сказанного, ведь говорил-то старик по-английски. Жестами попросив подождать, направился в комнату и на пороге едва не сбил с ног Оливера, – тот, с опухшим лицом и налитыми кровью глазами, оказывается, уже плелся в прихожую.
Он даже сквозь сон расслышал, узнал родную речь!
– Лорд Мак-Грегор? – спросил Оливер, в упор глядя на гостя.