Ну и неудивительно, что, проталкиваясь на переменах сквозь толпу, не различал я среди многих – единственную.
Что же касается ее восклицания «Знаем, знаем!», так еще бы она меня не знала, столько раз выступавшего на торжествах в актовом зале с чтением стихотворений, в которых я вслед за Евг. Евтушенко и А. Вознесенским смело выражал свое отношение ко всему происходящему в мире, вызывая восторг ровесниц и либерально настроенной части учительского состава.
Ах, неспроста она обернулась! Причем, даже и неважно, глянулся я ей или, напротив, внушил антипатию мрачной своей физиономией, главное-то она почувствовала! Почувствовала, что мы созданы друг для друга.
Ведь обернулась же.
Возвращался я от Федосея пошатываясь, держась за ушибленный бок. Дома сразу кинулся в кухню сочинять стихи!
Мы с мамой жили тогда в одной комнате, и если я загуливался допоздна, сочинять приходилось в кухне.
И вот положил на кухонный стол лист бумаги... И впервые ничего у меня не получилось. Вроде и мысли в голове теснились, и чудный такой звон из ниоткуда слышался... «глаза как лед и волосы как мед» написалось.
Но ведь я еще ни разу в жизни не сочинял любовную лирику, было мне как-то непривычно живописать Лидку эту Бернат, и уж вовсе не умел я представить себя декламирующим этакое на торжествах в актовом зале или даже в комнатушке Савушкиных. «Глаза как лед и волосы как мед»! Вдруг захотелось мне выразиться так, чтобы никто из ближних не догадался, о ком конкретно чернеет речь, вернее, пускай вот именно лишь догадываются, даже обязательно пусть догадаются, но утверждать наверное не посмеют за неимением доказательств – ну да, я испытывал потребность в сочувствии и одновременно стеснялся причину потребности таковой сделать достоянием гласности!
И просидел несколько ночных часов с пылающими и впустую звенящими ушами, вырисовывал вензеля сирени, чугунные пики садовой ограды, но дальше первой строчки так и не продвинулся. Скомкал испещренный, испорченный лист!
Прокрался в комнату, где мама уже спала, лег. Было мне так тоскливо! Как будто произошло нечто непоправимое, что вскоре вскроется и в будущности аукнется, причем в будущности отнюдь не лестной, а беспощадной... Тяжко я вздыхал, ворочался, поднимал голову над подушкой, и прозрачная мгла струилась за окном.
* * *
Вслед за новеллой о сэре Эдгаре публикую драматическое произведение из времен елизаветинских, примечательное, может быть, единственно тем, что отец создал его сразу на русском.
Это именно публикация, а не перевод, я всего лишь исправил допущенные автором грамматические ошибки и расставил пропущенные им же знаки препинания.