Ждал зари я в нетерпенье, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, – бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
На земле же нет его.
Дороти услышала эти строки, и сердце ее сжалось. Мужчина, читавший это, не был красив, но его голос… Он пробирался внутрь ее существа. Протягивал руку и прикасался к самому сокровенному, обнаженному, беззащитному. И Дороти ничего не могла поделать с этим. Она могла лишь смотреть. Смотреть и слушать. Слушать и чувствовать. Чувствовать и понимать, что это самый глубокий голос, который когда-либо проникал в ее мысли. И он не был гостем в ее сознании. Нет. Он был его неотъемлемой частью. Одной из рек, что неустанно наполняют безбрежный океан ее страстей.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То – посещенье просто друга одного".
Повторял: "То – посещенье просто друга одного,
Друга, – больше ничего!"
Именно об этом и думала Дороти. Друг, которому не нужны тысячи ненужных слов, в которых нет ничего, кроме мусора. Их можно говорить часами, а в итоге не скажешь и доли того, что хотел сказать. Они лишь маска. Маска того, что глубже, чем слова, поступки и внешность. Возможно, в глазах есть доля правды, но они не более чем ворота, способные показать крупицу внутреннего мира человека. Переплести два взгляда. Соединить сердца. И в этом сплетении есть шанс, что родится дружба, или любовь, или…
Тьма, – и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор" – и эхо повторило мне его.
Эхо, – больше ничего.
И Дороти загрустила. Неужели она придумала свои чувства? Неужели это был лишь минутный обман – страх обрести и потерять? Страх пройти мимо и не ответить?
"Это ставней ветер зыблет своенравный,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это – ветер, только и всего.
Ветер, – больше ничего!"
Дороти закрыла глаза. "Прочь из моей головы, грусть! Прочь, тревоги и печали! Прочь, наваждение!" Она заставила себя открыть глаза и убедиться в том, что это была лишь минутная слабость, иллюзия, самообман.
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество…
Да. Теперь Дороти смогла разглядеть лицо этого мужчины. Ничего особенного: строгая важность, суровость и гордость, потертый костюм, словно он только что сошел на берег после долго путешествия. И эти стихи: разве в них был смысл, разве Дороти понимала именно то, что он хотел сказать? Или же содержание было здесь не более чем берегом у огромного моря? Моря, которое чарует и завораживает выразительностью своих волн?