За последние два дня ему разрешили вставать лишь на короткое время. Вот тогда они впервые позавтракали вместе. Им подали яичницу, бекон, французские тосты, грейпфруты, мюсли, кофе и печенье.
Трэвис сначала долго смотрел на еду на подогретых тарелках веджвудского фарфора, молча водя пальцем по накрахмаленной скатерти. Потом поднял голову и впервые встретился взглядом с Уэйном.
Глаза мальчика были полуприкрыты веками и казались равнодушными, но Уэйна нелегко было обмануть. Он ощутил в их глубине волны антипатии, достигшие его через накрытый стол. Сын ел сначала медленно, потом жадно. Оба молчали, но как только санитар увел мальчика назад в постель, Уэйн поднялся в радиорубку и приказал своей команде в Монако найти ему виллу на взгорье с идеальной системой защиты. Те меры, которые мешают людям войти, помешают и выйти.
Уэйну пришлось заплатить почти двойную плату за виллу «Солей», но он сделал это спокойно. Его команда совершила настоящее чудо за те три дня, которые оставались до их прибытия, поставив новые, электрифицированные ворота двадцати футов высотой и вырубив все деревья рядом со стеной, которыми можно было бы воспользоваться для побега. Уэйн одобрил установку дополнительных телекамер и удвоил количество охранников.
Завернутый в теплый плед Трэвис из окна черного лимузина, где он сидел с отцом, видел, как беззвучно разошлись в стороны ворота с электронным управлением. Он поискал глазами камеры и быстро их обнаружил — наряду с доберманами и вежливыми, но вооруженными охранниками. Уэйн ждал, что он отпустит какое-нибудь ядовитое замечание, но юноша откинулся на сиденье и закрыл глаза. Уэйн надеялся, что сын сдался, но не слишком на это полагался. У него было навязчивое ощущение, что Трэвис хочет лишь набраться сил, а потом снова убежать.
Парень никак не хотел понять, что он принадлежит ему, Уэйну. Что его украли у него, его настоящего отца, эта лживая сучка и ее муж, шлюха в брюках. Он потратил часы, чтобы объяснить Трэвису, что он хочет для него только самого хорошего, самой счастливой и богатой жизни, но парень упрямо молчал, отказываясь вообще говорить и отделываясь короткими междометиями.
— Мы уже потеряли сегодня двадцать тысяч, и конца еще не видно, — сказал Антуан Дорлак, идя за высокой фигурой по белому коридору и отвлекая мысли Уэйна от прошлого.
— И давно они начали?
— С час. Может быть, чуть больше.
— Сколько он обычно ставит?
— Она ставит, — угрюмо поправил Антуан. — От ста до двухсот франков. Хорошенькая. Если бы она так упорно не выигрывала, я бы сказал, что она из новичков. У нее не хватает уверенности, и с фишками и картами она обращается неуклюже, не как профессионал. — Управляющий пожал плечами. — Ничего не могу понять.