О политике не пишу — все стащут в Г.П.У. Вообще Г.П.У., Тельяновы и все это надоело. Характерно, что Бруно предложили на Вас писать донос, <несколько слов тщательно зачеркнуто> ну, Мин. и написал так, что все заранее приготовленные Прок, доносы и сложенные в красивую стопку — рассыпались. Характерно, что бумага в Н.И.Д. из Г.П.У. о том, что Бруно нельзя ехать в Кабул, подписана тем же <фамилия тщательно зачеркнута> лицом. Бруно хороший и честный мальчик, я его очень ценю и люблю. Уже час ночи, иду спать, мой друг, vis a vis меня Твой нелепо-дорогой портрет, над кроватью все ты в разных видах, и в сердце Ты, комочек мой дорогой. Поцелуй Твою кошечку, погладь букетик нарциссов на Твоем столе; это мои старые щечки. Твоя Мама. Мне тяжко, что на Тебя поднимается человеческая лапа и бьет Тебя. Я становлюсь от этого сознания собакой и кусаюсь и буду кусаться до смерти.
Видите, целых два письма! И мамы и мое.
<Неразборчивая подпись>.
2. Шуточные стихотворения к двухлетию факультета словесных искусств РИИИ
Шуточная поэзия литературоведов, близких формальной школе, регулярно упоминается и цитируется в различных мемуарах. Однако в целостном виде она практически не публиковалась. Нам кажется, что обнародование и обсуждение трех стихотворений, написанных известнейшими русскими литературоведами, представляет собою интерес двоякий. С одной стороны, эти стихотворения служат памятником своего времени, свидетельством об истории факультета словесных искусств Российского института истории искусств, наконец — демонстрируют степень поэтического мастерства трех выдающихся ученых. Эта сторона дела вполне очевидна и не нуждается в специальном обсуждении (отметим лишь внимание к «методологии», помянутой всеми тремя стихотворениями).
Гораздо более значимым представляется выявление и описание тех проблем теории, истории и современного состояния литературы, которые заключены в этих стихотворениях. Как нам представляется, послания Томашевского и Тынянова являются образцами выявления в поэтической форме собственной позиции по отношению к современной литературе, прежде всего — к поэзии. Напомним высказывание М.И. Лопатто, могущее быть отнесенным не только к его собственной поэзии: «Иронические стихи <...> писали для упражнения в совершенствовании техники, как музыканты играют гаммы и этюды»[1107]. Так, стихотворение Томашевского представляет собою заключительный этап более чем десятилетнего творческого пути (скрытого от глаз читателя) от произведений рубежа девятисотых и десятых годов, строго ориентированных на классическую и вполне незатейливую поэтику (характерно, что, подражая Белому, Томашевский никак не реагирует на ритмическое своеобразие «Урны»). В публикуемом же стихотворении бросается в глаза утрировка чисто формальных приемов: акцентный стих; не просто неточная, но подчеркнуто «новаторская» рифма, как бы вырванная из стихов Маяковского, у которого неточность компенсируется богатыми созвучиями внутри стиха, далее собираемыми в рифму; назойливая инструментовка, усиленная автометаописанием, — все это демонстрирует представление Томашевского о современном стихе, ориентированном на творчество Маяковского, и служит комментарием к его стиховедческим работам начала двадцатых годов, где оценка этих опытов современных поэтов дана в сугубо завуалированном виде.