Делегаты принялись было за чай, но в это время заозернинский атаман Уваров, подсевший позднее всех, выставил на стол черного стекла ромовую бутылку с водкой, предложил старикам:
— Выпьем, господа, за хорошие дела на съезде нашем да за то, чтоб в войсковой круг завтра хороших казаков выбрать!
Дедам такие слова слаще меда. Все, выпивая, похваливали хлебосольного атамана, желали ему здоровья.
— За твое здоровье, Иван Спиридонович!
— За то, чтобы быть тебе членом войскового круга!
— Верно-о-о, достоин!
— Спасибо, господа старики.
— Молодец, Иван Спиридонович, — похвалил его и Савва Саввич, выпив свою порцию, — уважил стариков. Ну, а теперича, значит, тово… и наш черед подошел. — И, хитро подмигнув старикам, поспешил к своему мешку.
Отправляясь во всякого рода поездки, любил Савва Саввич запастись провизией, чтоб и самому не голодать в дороге, и нужного человека угостить при случае. Старики только ахнули, когда на столе появился зажаренный в русской печи поросенок и четвертная бутыль с водкой. При виде такого угощения все заулыбались, загомонили:
— Вот это по-нашенски.
— Ай да Савва Саввич!
— Молодец, станишник!
— Хорошего человека сразу видать!
А Савва Саввич уже разливал водку, не меряя, до краев наполнял каждому в его посуду, себе налил в серебряный с чернетью бокал и, подняв его, провозгласил:
— Выпьем, господа, за казачество наше храброе, за то, чтобы кончилась скорее заваруха эта анафемская, чтобы снова вознеслась наша матушка-Расея и чтобы казаки наши образумились и так же стояли за землю русскую да за веру православную, как и мы стояли за нее, бывало.
Все встали, чокнулись, хотя и без звону, выпили, налегли на поросенка, а Савва Саввич принялся разливать по второй. Старики повеселели, а после третьей чарки за столом стало шумно, как на крестинах.
Рыжебородый дед, расплескивая из чашки водку, тянулся через стол к Савве Саввичу, хрипел:
— Савва Саввич, да я как тебя увидел, сразу подумал: вот это каза-ак! Компанейский человек, герой! Ты сотника Мунгалова знавал?
— Сав Саввич…
— За ваше здоровье!
— Станишники…
Медвежковатый батареец, упираясь обеими руками в стол, пытался запеть:
Антилеристом я ро-о-о-дился-а-а…
Но продолжить мешал ему сидящий рядом дед, весь вечер донимавший батарейца рассказами о зяте:
— Ить я его как родного принял… говорю: Иван, ты мне, стало быть, заместо сына…
Батареец, не слушая деда, тянул:
В семье бригадной о-о-буча-а-лся,
Огнем-ем-картечью крести-и-ился…
А дед бубнил свое:
— Оделил его, с-сукиного сына, всем, на ноги поставил, а он, стервец, на меня же при всей сходке: ты, говорит, контра! Это каково же мне сносить? За все добро мое я же и контра!