– Обещала вернуться не позже десяти, но ее нет до сих пор, – закончил Делье.
– Ничего не забыли?
– Ах, да. Она сказала, чтобы я напрасно не тревожился. «Все кончится, не пройдет и двух дней», – сказала она. И добавила, передать это вам.
Все-таки Екатерина Павловна очень умная женщина. Хотя стоило взглянуть на Ипполита, чтобы понять: за спортивного тюфяка с деньгами и хорошей карьерой выйдет только сообразительная барышня.
– Возможно, она скрыла обиду и решила не ночевать дома, чтобы отомстить вам, женщины это могут, – сказал Ванзаров. – Меблированных комнат и гостиниц достаточно.
– В таком случае, Катя так бы прямо и заявила.
– Она могла поехать к детям на дачу. У нее были с собой деньги?
– Первый поезд в десять утра.
– Переночевала в «меблирашках» и сейчас ждет на перроне.
– Без дорожного платья? В том же костюме для городских прогулок? – поразился Делье так, словно ему открыли государственную тайну. – Это решительно невозможно.
– Остается еще вариант... Самый простой... Она провела ночь у любовника, извините. Или у подруги.
– Но для чего ей, в таком случае, шляпная коробка? – спросил Делье. – Могла бы взять саквояж.
Случись такой разговор позавчера, чиновник полиции не обратил бы на эту деталь пристального внимания: мало ли, куда надо отнести женщине коробку. Но, зная, как стали опасны нынче шляпные коробки от мадам Живанши, Родион ощутил смутную тревогу. Что-то подсказывало, что спокойный день за бумагами отменяется.
Нахмурившись, как только мог, Ванзаров сказал, что это тревожный знак, говорит о многом. Делье, кажется, испугался до нужной кондиции. Такой, чтобы не возражал и не спорил, когда от него потребовали немедленно вернуться домой, и не покидать квартиру до тех пор, пока не появится Екатерина Павловна или сам Ванзаров. Сидеть, как под домашним арестом, на службу телефонировать, что приболел. Дверь никому не открывать, даже знакомому. Впустить только супругу, если вернется, и сразу дать знать в участок.
На всякий случай Родион лично подсадил Делье в пролетку и приказал извозчику гнать, что есть мочи.
Старший городовой Семенов поднялся по служебной лестнице на верхнюю ступеньку. Дальше двигаться некуда, офицером ему не быть. По сравнению с младшими городовыми и просто городовыми, которые ютились по четыре-пять человек, или того хуже – в казармах полицейских рот, он жил роскошно, то есть снимал собственный угол у многодетной семьи на последнем этаже доходного дома. Это была единственная радость. В остальном – служба по десять часов, выходной раз в месяц, в мороз и жару – на улице, жалованья хватало только на еду, а еще обмундирование самому покупать. Ни будущего, ни света, ни радости, тяни лямку, и головы не поднимай. Семенов не вспоминал, что призван защищать общество и закон. Просто жил, как мог. А потому брал там, где мог, и с кого только мог. По натуре Семенов не был вором или негодяем, но обстоятельства, в которые его загнали, вынуждали думать о собственной шкуре и прибавке к нищей пенсии. Старший городовой потихоньку откладывал денежку, добытую по-всякому, и мечтал об одном: купить домик в деревне, жениться и просто пожить по-человечески.