— Ксюша...
— Что Ксюша?! Тыкать в меня пистолетом и находить трупы — это пожалуйста, это сколько угодно! А как дело до дела! Так нет! Женщине знать не нужно! Опасно!
— Ну, Ксюша... — в его голосе звучал укор, но мне было уже все равно.
— Что, Ксюша? Хоть ты мне можешь сказать, что за чертовы бумаги все ищут! Что выпускает этот треклятый завод! Я чувствую, ты знаешь!
— Про бумаги — нет. Не знаю. А выпускает завод бытовую химию.
— Ха-ха-ха!
— И не только. Еще они выпускают... — дальше Илья произнес такое длинное слово (или несколько слов), что нужно быть по меньшей мере Нобелевским лауреатом по химии, для того чтобы его только выговорить. А уж чтобы понять...
— Это гексоген, что ли?! — обалдело уставилась я на него.
— Почему гексоген? - удивился Илья.
— А что ж это за... дрянь такая, что в городе о ней никто ничего не знает?
— Ксюша, это компонент, без которого невозможно изготовить пластмассу для... ну, например, для коробки телевизора, — развел руками Ельчанинов. — А ты уж сразу...
— Ну, конечно! Если все так безобидно, почему такая секретность? — откровенно начала я «наезжать».
— Ну-у, есть и другие области применения... — вяло и туманно проговорил Илья.
— И наверняка в военной сфере! — предположила я.
Несколько секунд его глаза буравили мои.
— Тебе никто не говорил, что ты уж очень умная? Даже слишком умная, особенно для уборщицы, — тихо спросил мой гость. — Ксень, не лезь сюда. Это смертельно опасно. За этим стоят такие деньги...
— Ты как Поливанова говоришь. Не лезь... Я давно никуда не лезу... Все вышло из-под контроля. Теперь я сама не чаю, как из всего этого выбраться.
Настроение у меня было хреновое, и слезы снова подступили к глазам. Но я задрала голову вверх, загнала их обратно, потом посмотрела на Ельчанинова.
Ни слова не говоря, Илья поднялся и обнял меня. Крепко-крепко...
Нет-нет-нет. Не сейчас... Мне нужно разобраться. Мне необходимо понять...
Да, что же у меня за дурацкая натура?
— Илья, а кто этот Седой?
— Точно не знаю, наверное, бывший тесть Щербинина. А женщина — его первая жена. Не могу сказать со стопроцентной уверенностью... Но думаю, только он мог так себя вести на щербининской даче, — нехотя ответил Елъчанинов, отпуская меня.
Об этом я и сама догадалась, но делиться своими мыслями не стала.
— И кто он?
— Борисов Николай Павлович. Он был директором Сталинки до Щербинина. Потом перевелся в Москву, в министерство, на повышение. Возможно, он курирует Сталинку и сейчас. Больше я ничего не знаю.
«Так я тебе и поверила», — подумала я.
— А что ему от тебя нужно и откуда он знает, что мы знакомы?