Глава вторая. Большой род боярина Серегея
– Стемид! Трувор! Вот радость! – Духарев, как молодой, сбежал навстречу братьям-варягам.
Обнялись.
– А мы тебе сына привезли, – сообщил, улыбаясь, Трувор.
– Добрым воем растет, – похвалил Стемид. – Храбрец. Нерпу с удара брал. И воев убил двоих, вестфольдцев. Стрелами.
– Вы что же, на нурманов ходили? – спросил Духарев. – Ты же, Трувор, вроде с Олавом Трюггвисоном в дружбе?
– Так и есть, – подтвердил Трувор. – Ходил к нему зимой. В силе теперь Трюггвисон. Потом поведаю, о том сказ долгий. А вестфольдцы эти – сами пришли. Чудь пощипать. А Стемид прознал. И поучил воров.
– Куда пришли, там и легли, – подтвердил белозерский князь. – Жаль, взяли на них мало. Сыну твоему на полгривны добра досталось.
– Тоже дело, – одобрил Сергей Иванович. – А где ж сам добытчик?
– Он – с князем уличским, – пояснил Стемид Большой.
– Мы сказали ему: негоже так. Прежде отца следует повидать, а уж потом – великого князя, – добавил Трувор. – Да Артём твой и слушать не стал. Отец, сказал, поймет. Не осерчает.
Тут он был прав. Сердиться на старшего сына Духарев не стал. Пусть формально Илья и считался его названым сыном, но именно Артём привел Илью, тогда еще носившего одно лишь языческое имя: Годун, в род.
Тем более день сегодня особенный: ранним утром приняли Святое Крещение более тысячи присягнувших Владимиру дружинников из тех, что не ходили с ним в Византию. Да еще с полсотни тех, что ходили, но отказались креститься в монастыре Святого Маманта[58], но – передумали.
Такой праздник – самое время представить князю подросшего Илью.
Стемид и Трувор к таинству не поспели. Может, и к лучшему. Духарев не был уверен, что братья вот так, с ходу, согласятся отречься от Перуна.
– Да что я вас на подворье держу! – вспомнил Духарев. – Пожалуйте в дом, гости дорогие! Выпьем, перекусим, поговорим! Чай, есть о чем – год уж как не виделись!
– Есть, есть, – согласился Стемид Большой. – Да и пивка выпить с дороги – не худо…
И словно по сговору, при входе его встретила Лучинка-Евпраксия. С большущим рогом.
Князь белозерский отпил половину, передал рог брату, обтер высиненные усы, похвалил:
– Доброе пиво! А ты кто, красавица?
– Жена Богуслава нашего, – вместо невестки ответил Духарев. – Евпраксия.
– Везуч Богуслав! – усмехнулся Стемид. – И ликом красна, и статью величава, и, – скосив взгляд на большущий живот, – даровита! Храни тебя ваш бог, Евраксия! Муж твой – брат мне, а ты, стало быть, сестра!