Путята обернул к нему исказившееся лицо…
– Как же это… – с мукой пробормотал он. – Это ж боги наши… Отцов, дедов, пращуров… Как же их так? Как же дальше-то жить? Значит – ни праздников, ни радостей? Кто теперь благословит поля, женщин? Кто отгонит зло?
– Всё будет хорошо, Путята, – негромко произнес Богуслав. – И земля родить будет, и праздники… Как же – без них?
Тут только Путята понял, с кем говорит, резко выдернул руку и отъехал в сторону. Жалость от природного христианина была ему сейчас – еще большая боль.
Нет, Путята не роптал. Ни на князя, ни на Добрыню, которого держал вместо отца. Он – не противился. Он принял Крест вместе со своим князем. Ну и что? Еще один бог, еще один амулет… Но смотреть, как губят родовых богов, – нестерпимо! Это как видеть, как горит твой дом отчий, слышать, как кричат, сгорая, близкие, родичи…
И ничего не сделать!
Хотелось развернуть коня, сбить, разметать нурманов, встать на защиту… И не один бы встал – многие поднялись бы! Все, в ком течет словенская кровь!
Нельзя. Княжье слово!
Путята не смотрел, но спиной слышал, чуял, как кричат казнимые боги. «За что? – кричат. – Мы же – ваши! Мы же вас хранили! Из века в век…»
Зачем?!
Три дня назад, на пиру, слушал Путята рассказ князя Стемида о том, как казнил нурманских богов нурман Олав, – и весело ему было. Кичливые, наглые нурманы. И боги у них такие же. Наглые, лживые, алчные. Такого нурманского бога топором, да еще нурманским топором – любо! А тут тем же нурманским топором…
Путята поглядел ввысь: всё так же пылает в поднебесье Сварогово Колесо. Не скатится вниз, не спалит огнем кощунов.
Не выдержав сияния, опустил Путята глаза на землю: хорошая земля, добрая, надежная, тучная… И не разверзлась, когда нурманский топор пробил грудь Мокоши. Не поглотила обидчика…
Путята оторвал взгляд от стоптанной травы, глянул на великого князя. Лица не увидел, только прямую спину и гордо поднятую голову. И по одной лишь посадке прочитал: нет у Владимира Святославовича сомнений.
Как он сказал сегодня им всем, дружине, гриди, воеводам: «Я знаю, что делаю, и всё, что делаю, – на благо руси!»
Путята любил своего князя. Владимир поднял его, возвел в воеводы, ценил, жаловал щедро, а требовал лишь одного: верить.
И Путята верил. В князя. И даже в Христа… немного. Но верить в то, что боги полянские, боги отцов, дедов, пращуров – должны сгинуть… В это Путята поверить никак не мог. Не вмещалась их боль в воеводином сердце.
– Вот что мучит меня, – наклонясь к Стемиду, проговорил Трувор. – Как же – отцы, деды наши? Мы крестимся, спасемся, а как же они? Неужто они теперь все – в аду огненном?