–Да?
– Поосторожнее с Гартунгом, когда будете в Париже…
– То есть?
– Всем хорош господин Гартунг, заведующий заграничной агентурою, – сказал Васильев негромко. – Работник дельный, агентурою опутал Францию, и не только ее, как паук паутиной, чинами отмечен, орденами увешан… Однако есть у него нехорошая черта характера…
– А именно?
– Мы как-то говорили, помнится, о разных человеческих типах офицеров охраны, – сказал Васильев медленно. – Есть такие, что чувствуют себя посреди внутренних интриг, словно рыба в воде, с превеликим удовольствием в межведомственных хитрушках бултыхаются, кабинетную карьеру стремятся сделать… А другие – чистейшей воды служаки, увлеченные лишь самим процессом розыска. Вы, думается мне, из вторых…
– Уж это несомненно, – сказал Бестужев.
– Как были вы в душе воякой, так и остались… Упаси боже, я не в осуждение, я, признаться, сам такой: сижу себе в благополучном отдалении от столичных дрязг, помаленьку делаю дело, и так-то мне хорошо, Алексей Воинович, так-то мне вольготно, вы б знали… Нет у меня шустрых подчиненных, под меня копавших бы, нет непосредственного начальства, против коего порой интриговать приходится, да и с какими-либо соседними конторами нет склок по причине отсутствия таковых контор в непосредственной близости… Немало нас, таких, и не только за границей, другое дело – господин Гартунг. Посвященным известно, что есть у него две мечты, прямо-таки жгучих страсти: одна – генералом стать, пусть и статским, другая – занять солидное кресло в Департаменте полиции. И все бы ничего, стремления, в общем, ничуть не противозаконные, однако давно водится за господином Гартунгом нехорошая привычка: случалось, что чужие достижения он себе приписывал. А сейчас случай серьезный: личное поручение государя, особая важность акции… и, соответственно, награждения соответствующего масштаба. Велико искушение, Алексей Воинович…
– Откровенно говоря, меня не особенно заботят награды, – сказал Бестужев. – Нет, не буду вам врать, что я к ним совершенно равнодушен, отнюдь, коли уж награды существуют, и ими отмечаются успехи, отчего же не получать и не носить? Но не особенно меня волнует, если кто-то часть достижений себе припишет. Жизнь такова, увы…
– Вы не поняли, – сказал Васильев, глядя на него печально и цепко. – Стремление означенного господина к присвоению чужих заслуг может принять нехорошие формы. Весьма даже нехорошие. Понимаете меня?
– Но не хотите же вы сказать… – вымолвил Бестужев чуточку оторопело.
– Ничего я не хочу сказать, – досадливо ответил Васильев. – Я вас всего-навсего призываю быть предельно осторожным, а вы уж понимайте, как знаете… но отнеситесь к моим словам предельно серьезно. Зафиксированы были, знаете ли, печальные примеры, правда, касались они не офицеров, а простых агентов… но то что существует