Просят сестрицы Карла искупаться, да чтоб он тятеньке с маменькой о том не говорил! Уломали! В сторонки разошлись, да недалече, одежку с себя поскидали да голяком в воду бросились. Сестрицы на мелководье брызжутся, визжат, косы во все стороны треплют. Карл чуть поодаль, где омуты начинаются, плавает, в сторону косится, туда, где сестрицы плещутся. И так ему от этого волнительно — высматривает свою Анисью. А та вся в брызгах, как в сиянии, волосы по сторонам разметаны, к плечам да к груди липнут!
Сестрицы поплескались, замерзли да обратно на берег полезли сохнуть. А Анисья решила еще поплавать. Легла на воду, поплыла, да сама того не заметила, как на стремнине оказалась! Понесла ее река, да все быстрее, все дале от берега, а сестрицы ничего того не видят — на поляне на травке валяются, жучков-паучков собирают. Барахтается Анисья, из сил выбивается. А там подале омуты глубокие с сомами да русалками — засосут, затянут да в самой пучине утопят! Боязно!
Закричала Анисья, да захлебнулась... Видно, пропадать ей!
Ладно Карл в то время из реки еще не вылез — увидал, как утопленница в воде барахтается, поплыл к ней, рукой поперек схватил да, другой рукой загребая, к берегу потащил. Анисья к нему прижалась, вцепилась аки клещ, насилу он с ней со стремнины выгреб. Как дна ногой коснулся — от сердца отлегло. Стоит в воде, дух переводит, Анисью держит — той-то глубоко еще, дна не чует, да с испугу всем телом к нему льнет, отчего Карла, хоть в холодной воде был, в жар бросает.
А уж не боится Анисья, но от него не отлипает и к берегу сама не плывет.
— Вот, — говорит, — друг сердешный, ты меня сызнова от смерти неминучей спас! Ране от огня, а ныне — от омутов бездонных!
И пуще прежнего его обхватывает и к нему липнет. И как прилежная ученица, по-немецки слова заученные на ухо шепчет:
— Ich Hebe dich... — Да сызнова: — Ich Hebe dich...
И руками своими, голову его обхватив, к себе клонит.
Тогда-то все и приключилось!
Из воды-то они вылезли уже мужем да женой!...
Чем Карл счастлив безмерно стал.
И Анисья тоже.
Да только недолгим счастье их оказалось!...
Кабинет был тот же.
И люди те же.
Но обхождение — иное.
— Жив?! — обрадованно спросил следователь. Его следователь. У него.
И улыбнулся! С явным облегчением.
И не только он, но и все, кто был в этот момент в кабинете, все люди в кожанках, повскакав с мест, тоже заулыбались. Словно им пряник показали.
— Успели, значица!...
Мишель решительно ничего не понимал! Не понимал, откуда такая перемена. Несколько дней назад те же люди, здесь же, разговаривали с ним совсем иначе, а теперь разве только чай не предлагают.