Майор взял ее под руку, и они пошли к огневому рубежу.
Дойдя до наблюдательной будки, подле которой на расстеленном брезенте было разложено различное стрелковое вооружение, они остановились, и майор принялся что-то объяснять своей спутнице, то и дело наклоняясь, чтобы взять в руки тот или иной образец оружия, а она стояла спокойно, даже, можно сказать, бесстрастно, выслушивая все пояснения. За темными очками не было видно ее глаз, но за все время инструктажа она ни разу не пошевелилась, не переступила с ноги на ногу, словно изваяние, манекен, которому майор, в силу каких-то своих причин, пытается втолковать что-то насчет разложенных перед ней орудий взаимного истребления.
…Спустя полчаса на полигоне под Гагачьим после долгих лет забвения вновь загрохотали выстрелы.
Канонада, распугавшая птиц и дачников, начавшись этим июльским утром, продолжалась ровно три недели, день в день, стихая только на ночь, да и то не всегда.
Потом, опять к всеобщему недоумению окрестных жителей, она прекратилась так же внезапно и необъяснимо, как началась. Больше они не слышали выстрелов и не сталкивались с оцеплением, а те, кто забредал впоследствии на старый полигон в поисках грибов или ягод, с удивлением рассматривали сотни расстрелянных фанерных мишеней, покореженные и обугленные макеты БТРов, осыпавшиеся от взрывов извилистые змейки траншей и тысячи свеженьких, пахнущих порохом стреляных гильз самых различных калибров, что толстым слоем покрывали пожухлую от жары землю в районе огневого рубежа.
Недалеко от таджикско-афганской границы. Август 2025 года…
Она действительно сильно изменилась.
За два месяца с Ладой произошло то, на что другим людям требуется не меньше десятилетия бурной жизни в период физической и моральной зрелости. Ее разум, который все время испытывал недостаток развития и некий информационный вакуум, сначала заполнил пустоту, затем действительно переполнился, как то и предсказывал Колышев, а затем… затем Лада вдруг потеряла счет времени, дни внезапно стали долгими и тягучими, ее все чаще мучила усталость, от которой иногда возникали тошнотворные спазмы, порой хотелось одного – просто лечь на землю и больше не вставать…
Она вдруг перестала принадлежать сама себе – внутренний мир Лады потускнел, стал блеклым, расплывчатым и нереальным, мысли о прошлом, ее стремление узнать, что с Антоном Петровичем, поправляется ли он… да и вообще, ее мироощущение, которое было присуще настоящей Ладе, медленно, но неотвратимо исчезало в туманной дымке забвения, она чувствовала, что теряется, становится чужой сама себе. Но уже не в ее силах было остановить начатый Колышевым процесс…