– Вчера звал, звал вас, – взволнованно и быстро заговорил Федотыч, – Минут двадцать кричал. Вертолет к вам сегодня! Арсентьев прилетит!
– И ты им дал старые координаты?
– Какие сказали, такие дал. А вы, ёх монах, переехали?
– Погоди, старина, погоди, – перебил Князев, хотя Федотыч еще не переключился на прием. – Погоди, говорю. Слушай внимательно: сейчас я дам новые координаты, если Арсентьев не догадается искать нас ниже по Тымере и сядет у тебя на базе, передашь ему. Записывай!
Схватив планшет, Князев назвал широту и долготу, спросил:
– А неизвестно, когда прилетит?
– Ничего не известно, Андрей Саныч. Сказали: «завтра».
Выбрать площадку оказалось совсем не просто. Сперва пробежали берегом, но кос не было, обрывы подходили к самой воде. Надпойменная терраса едва приметным уступом переходила в пологий склон, который, судя по карте, тянулся на несколько километров. Выбрали, где поровней, разметили площадку пятьдесят на пятьдесят, покачали головами – рубить тут и рубить, успеем ли? Сели, коротко перекурили и взялись было за топоры, но тут выяснилось, что совсем неподалеку есть хорошая ровная поляна.
Полянка попалась маленькая и неприметная, но грунт был достаточно надежен, и лес кругом как будто пореже. Снова отсчитали пятьдесят на пятьдесят (летчики ГВФ привередливы, если площадка меньше установленной, могут не сесть), и Шляхов, откинув сетку, первый с хаканьем всадил топор в старую узловатую березу.
Работали парами, рубили с двух сторон попеременке, в строгом ритме. Щепа летела брызгами. Заблоцкого определили сучкорубом, пары не хватило, да и топор у него был весь щербатый, кухонный. С такими топорами палачей изображают.
Дело спорилось. Сочно и дробно тюкали топоры, негромкий вскрик: «Эй, поберегись!» – дерево клонится, клонится, вздрагивая, недолгое падение, треск ветвей, одновременно с ним хлесткий удар вершиной – и нет зеленого друга, один уродливый пень торчит, влажнеет на срубе.
К одиннадцати пошабашили. Заблоцкий, еле разогнувшись, присел рядом с Князевым, показал ладони с лопнувшими мокрыми волдырями. Князев хмыкнул, склонился к его уху:
– У меня такие же.
– А у них? – Заблоцкий взглядом показал на горняков.
Князев молча постучал себя по каблуку.
Потом носили стволы и сбрасывали их по краям площадки. Заблоцкий стаскивал в кучи ветки и обрубленные вершинки. Ныла поясница, пальцы набрякли, ноги дрожали. «Как метко сказано – «слаб в коленках», – думал он. – Нет, дружок, топором махать – это тебе не статейки сочинять».
Площадку очистили, сложили в сторонке хворост и сырой мох для дымного костра и подались в лагерь. Заблоцкий вглядывался В лица горняков, тайно искал приметы утомления. Ничуть не бывало. Идут себе вразвалочку, топоры на плечах, один посвистывает, двое разговаривают о чем-то, Шляхов зевает на ходу. Что эти три часа игры с топорами им, отполировавшим своими ладонями многие десятки топорищ, рукояток, черенков? Что этим людям сегодняшняя работа, если они привычны к сырой тесноте забоя, если ими вынуты тысячи кубометров тяжелых ломовых глин, горы валунов, тонны скальных пород!