— Вернулся-таки! Вспомнил, что есть у тя дед! Ах, такой-сякой!
Дед наконец выпустил уши и они зарделись на солнце, как петушиные гребешки.
— Прости, дедушко, что я самоходом ушел… Прости! — Егор опустился на колени.
— Да чего уж там… чего уж там… Вернулся и ладно.
С крыльца, смеясь, кричал Акиндин:
— А вожжи-то, Зосима Иринеевич! Забыл про вожжи-то?
— Да ладно уж, — радостно сказал дед, махнув рукой.
Хозяин «Тамицы», наблюдая эту сцену, хохотал:
— Я еще в Варде говорил, что дед непременно тебе уши надерет! Так оно и вышло. Гли-ко, горят, как маков цвет!
Дед позволил Егору встать с колен и обнять себя. Егор от всей души сделал это и троекратно расцеловал деда. Тот заметил:
— Ишь, силы накопил! Что медведь. Женить пора. Крепко на якорь посажу, штобы боле не бегал! Где побывал-то?..
— Во многих морях-океанах, в разных странах побывал, дедушко. Расскажу после…
Акиндин, приковыляв к ним, широко раскинул руки и тоже стал обниматься. Серьга блестела на солнышке.
— Молодец! Моряк! — хвалил он Егора.
Услышав шум во дворе, с огорода прибежала мать — она там окучивала картошку. Увидев сына, вся расцвела и бросилась к нему:
— Что же ты, Егорушко, ни письмеца не прислал, ни депеши какой… Только одну записочку и оставил… У меня все сердце изболелось!
— Прости, матушка. Море меня позвало.
— Море-то позвало, да хоть бы весточку подал!
Скрипнула тихонько калитка, по проулку легко бежала к избе, не таясь, не скрывая радости, Катя, лоцманская дочь. Она, подождав, когда придет ее черед, обвила тонкими руками его шею и поцеловала прямо в губы, а потом вдруг застеснялась, отпрянула в сторону и закрыла глаза рукавом. Дед заметил восторженно:
— Вижу — невеста есть. Посажу на якорь, посажу! Никуды боле не уйдешь!
В тот день в доме Пустошных было весело. Зосима Иринеевич пригласил всех на обед по случаю возвращения внука из дальнего плавания. Парусные мастера прервали работу и сели за стол. Дед не отпустил без угощения и хозяина «Тамицы» Куроптева. Не обошли приглашением и Катю, которая подросла и заметно похорошела. Егор не сводил с нее глаз.
Он был, конечно, в центре внимания. Не торопясь, по порядку рассказывал о своих странствиях, начав с того, как рано утром убежал из дому на пристань…
Он рассказал о первом для него шторме на «Пассате», о капитане Стронге, о Лондоне, о том, как попал на клипер и ушел в дальний рейс; как трудно ему порой приходилось в этом плавании и как он все трудности перенес и почувствовал себя настоящим матросом. Не умолчал и об испанце, умершем от лихорадки, и о том, как во время шторма упал в море голландец, как Егор пытался помочь ему, спустить шлюпку, но это не удалось…