— Спасибо… А как вас звать-величать? — поинтересовался Егор.
— Звать меня Митрием, по отчеству Евсеевич. А фамилия известна — Куроптев.
— Спасибо. Можно ли сегодня придти к вам? Мне уж тут больно надоело…
— Ну ладно, приходи и сегодня. Место в кубрике найдется. Русских щец похлебаешь, про путешествия свои расскажешь. Люблю я слушать про путешествия. И сам, как видишь, путешествую…
Ровно через неделю на русской шхуне «Тамица» Егор скоренько добежал до Архангельска.
Хозяин судна Дмитрий Евсеевич Куроптев счел нужным сам доставить путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет, то ли ему просто хотелось порадовать Зосиму Иринеевича. Впрочем, у него нашлось к парусному мастеру и дело.
— Мне надобно заказать новый грот. Старый-то поистрепался. Поедем вместе, — сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь.
Дмитрий Евсеевич нанял на берегу подводу, погрузил на нее две штуки парусного полотна.
Всю дорогу Егор молчал и с любопытством смотрел на родной город. В нем все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На пристани было шумно и суетно — грузились суда. От складов на подводах везли мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой, тюки с разными товарами. На Троицком проспекте взад и вперед катили извозчичьи пролетки. Губернские дамы, разодетые в пух и прах, шли по ярко освещенной солнцем мостовой под разноцветными зонтиками, чтобы уберечь от загара «томную бледность лиц». Дворники в фартуках с цигарками на губе подметали тротуар широкими метлами. Матросы на ходу подшучивали над девушками, любезничали, пытались назначать свидания. Мастеровые, крестьяне из окрестных деревень спешили по своим делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да чиновники.
Телега пересчитала колесами деревянный настил Кузнечевского моста и втянулась в узкие соломбальские улочки.
Вот, наконец, и дедовский дом.
Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве чья-то, телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и засуетился, заходил по избе, спотыкаясь от радости о разные предметы. Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их с деревянного штыря и вышел на крылечко.
Егор, увидев деда, не сразу заметил зажатые у него под мышкой ременные вожжи. Он смотрел в лицо Зосимы Иринеевича, примечая, не очень ли он постарел, здоров ли… А дед уже размахивал вожжами:
— А ну иди сюды, такой сякой! Я тя попотчую!
Строптивость в характере деда осталась прежней Но что-то надорвалось в его старом сердце, и он, выронив вожжи, засеменил к телеге. Егор соскочил с нее и кинулся к Зосиме Иринеевичу, намереваясь заключить его в объятия. Но дед опередил его, вцепился обеими руками в уши внука и стал пребольно тянуть их к себе. Целуя Егора, он тыкался сивой бородой ему в лицо, не выпуская, однако, ушей из цепких пальцев. По щекам у него текли слезы, но дед все равно мял Егоровы уши. Тому было больно, но он терпел…